Прощай Атлантида - Фреймане Валентина

Потом стрельба усилилась, улица Марияс опустела, и мы с Освальдом поняли, что больше нет никого, кто хотел и мог бы нас предать. Закончилось последнее действие, а предпоследнее я уже видела в окно своего шестого этажа в предыдущий день, когда с раннего утра по улице Марияс ехали, шли, стекались, как муравьи, в сторону морга люди с чемоданами и тюками — те, кто не мог или не хотел оставаться при русских. Когда штаба не стало, магазины были разграблены и немцев нигде не было видно, в последнюю ночь мы с Освальдом тоже спустились в подвал. Эта бы,ча странная ночь безвластия — и без немцев, и без русских, по крайней мере, в нашем районе.

Приятное, прохладное, солнечное (а может, только мне так показалось) утро тринадцатого октября с непривычной после грохота последних дней тишиной встретило меня, когда я, исполненная странных, непривычных ощущений, после почти трех с половиной лег скитаний вышла из подвала, своего последнего убежища. Было примерно пять часов утра. Меня больше не собирались на улице просто так арестовать и убить, однако вопрос о том, что будет дальше, почти ощутимо витал в воздухе.

Дверь подвала вела во двор, на противоположной стороне которого стоял соседний дом. И на такой же лесенке, по какой вышла я, сидел человек. В его позе мне что-то показалось знакомым. Подойдя ближе, я увидела знакомого молодого еврея. Того самого, о котором Эмилия когда-то сообщила, что еще в первые дни существования гетто он женился на моей подруге детства Виви Мизрох. Он последние сутки скрывался в подвале соседнего дома.

Мужа Виви Гарри Нисса я знала весьма поверхностно. Встретившись во дворе дома на улице Марияс, мы бросились друг другу на шею и обнялись, как брат с сестрой. Рассказ о Гарри и Виви — один из немногих со счастливым концом. В тот момент я знала только, что Виви, ее мать и младшая сестра не погибли, потому что работали в швейных мастерских при казармах, но потом их увезли в концлагерь Штутгоф. Все трое выжили. Мамина подруга Лиля и младшая дочь Ева после освобождения из концентрационного лагеря вместе с французскими заключенными ушли на запад, а Виви вернулась в Ригу, чтобы найти следы своего мужа, и что удивительно — нашла и встретила его живым. Как в сказке. Нам удалось поселиться в одном доме, чему я радовалась всем сердцем. Но вместе мы были недолго. У Гарри, который был намного старше нас, с первого послевоенного дня была непоколебимая решимость выбраться из Советского Союза. Как только было подписано соглашение о репатриации польских граждан на родину, Гарри (и не только ему одному) удалось приобрести свидетельство о рождении в Польше, вместе с женой выбраться из СССР и из Польши отправиться дальше, в Иерусалим. Но это уже другая история. В то время я чувствовала себя так, будто потеряла сестру, но все же радовалась их удаче.

После встречи с Гарри я вышла на улицу Марине. Она была совершенно пуста, в поле зрения — ни одного человека. И тогда я увидела первого советского солдата, сапера, искавшего мины. Небольшого роста, с азиатскими чертами лица, совсем невзрачного на вид. Но я-то видела в нем героя: он был представителем великой антифашистской коалиции, даже если сам и не подозревал об этом. В другое время я на него, может, и не взглянула бы, но теперь при виде его мною овладело огромное чувство облегчения и благодарности, и напряжение, казалось, почти обратившее меня в камень, впервые отпустило.

К сожалению, я поняла и то, что в эту минуту мне нс суждена та восторженная, чистая радость, которая переполняла бы меня при встрече с другими союзниками. Не буду лицемерить, самым главным и невероятным в гот миг было то, что я жива. И жизнь всех тех, кто были до этого лишены естественного права на нее, также была спасена. Все же после всего, пережитого ранее, я не лелеяла особенных иллюзий насчет того, что меня ожидает в будущем. Я не знала, как относиться к своим спасителям. Всегда считала, что неблагодарность чувство низкое, его нельзя оправдать никакими побочными соображениями. Солдат, который на улице Марияс искал мины, рискуя своей жизнью, спасал также и мою. Неважно, кем он был, каким еще станет, — в тог момент меня переполняла глубокая благодарность. И все же зрели сложные чувства. Я вспомнила Пауля Шимана. "Спасителей вам не суждено выбирать", — говорил он, предвидя подобную ситуацию.

Уже через несколько дней солдат в повседневной жизни заменили представители советской власти, и начался исторический период, который остроумные чехи впоследствии очень метко определили: "Пришли как освободители. Остались как оккупанты".

Хаос царил в моих чувствах и мыслях. При немцах было проще: я знала, кто мой враг, решивший меня уничтожить, и напрягала все силы для сопротивления, чтобы его замысел не удался. Теперь отличить друзей от недругов будет гораздо труднее.

Похожее противоречивое волнение во мне вызвало и 9 мая 1945 года. Во всем мире люди на улицах ликовали уже 8 мая. И я, конечно, тоже радовалась, что больше не гибнут люди, что на полуразрушенную Европу уже не падают бомбы, пушечные снаряды. Что уничтожен страшный, бесчеловечный режим. Но второй, также бесчеловечный, по-прежнему существовал. Пока продолжались военные действия и некоторое время после них у многих из нас еще теплилась надежда: должно же что-то в этом государстве измениться к лучшему! Сегодня нам известно, что такие надежды вдохновляли многих людей как на Западе, так и на Востоке, в СССР — особенно фронтовиков, повидавших Европу. Ходили слухи, что после разгрома фашизма, после колоссальных жертв, принесенных народами страны, там подует ветер свободы, не будет больше единовластия компартии, пойдет на убыль могущество органов госбезопасности и тому подобное. Русские друзья рассказывали, что, например, в Белоруссии был специально пущен слух о скорой ликвидации колхозной системы для того, чтобы быстрее восстановить разрушенное сельское хозяйство. Ход мирных переговоров, конференции и соглашения, а также действия органов власти у себя дома быстро развеяли эти иллюзии и надежды. Становилось ясно, что ловушка захлопнулась и мне суждено жить в неприемлемом разуму и чувству, неизменном советском мире.

Моя личная борьба оказалась не оконченной, она не увенчалась полной победой. Я знала, что предстоит бороться и защищать себя и дальше, изо дня в день. Эта борьба будет не такой, как вчера, иной, но также потребует всех сил. А ведь я осталась совершенно одна.

Воды сомкнулись над моей затонувшей Атлантидой, я стояла на чужом, неприветливом берегу, и передо мной, за непроглядными, тяжелыми валами тумана прятался неведомый континент.

Благодарность

Эта книга воспоминаний создавалась долго, больше чем десять лет. Надеюсь, нет нужды подробнее пояснять, почему энергия разума и души временами иссякала и иногда я месяцами нс приближалась к полке, где собирались начальные наброски и заметки. Было трудно совладать с ожившими переживаниями. Для того, чтобы целеустремленно следовать главной обязанности — писать воспоминания, пришлось бы отмести в сторону все остальные жизненные обязанности.

Справиться с задуманным, отдать долг сердца утерянному миру и его людям удалось благодаря неоценимой поддержке, которую предложили мне некоторые понимающие и сочувствующие коллеги. Им я хочу принести свою глубокую благодарность.

Спасибо в первую очередь журналистке Гунте Страут-мане. Многие годы в Риге и в Берлине она записывала па диктофон рассказы из моего прошлого, радуя меня своим вниманием и сопереживанием, а потом расшифровала их. Этот текст и стал основой книги.

Незаменимым для меня помощником была Марта Дзилюма, которая перенесла в компьютерную память и отредактировала мою рукопись.

Воспоминания не являются научным трудом по истории, призванным охватить ход событий во всех его контекстах, причинах и следствиях. Цель воспоминаний — оживить индивидуальные жизненные наблюдения и опыт в конкретных деталях, проследить, как мировая история вторгается в судьбу отдельного человека. Но одна только память способна и подвести. Нужно проверять достоверность фактов и дат, дабы избежать даже невольных ошибок. Благодарю историка Маргера Вестермана, с згой целью посвятившего мне свое время и знания.