Прощай Атлантида - Фреймане Валентина
Теперь, кажется, этот момент наступил. Однако я ни с кем больше не могла связаться. Приближался фронт, все расшаталось, все начинало рассыпаться и рушиться. Телефон молчал, да мне и звонить было некому. Эмилия с тех пор, как арестовали Бланкеиштейна, осталась без жилья и ночевала то у одних, то у других. Правда, была договоренность, что в чрезвычайных случаях я должна идти к ее сестре Марии и Юзефу Карчевским в Старую Ригу. Дом, где они работали дворниками, я знала.
Впервые я одна отправилась в дорогу, не зная, встречусь ли я вообще с людьми, к которым иду. Городское сообщение толком не действовало, через мост надо было идти пешком.
Я надела па плечи рюкзак, в котором была вся моя собственность, и пошла. Уже издали я увидела, что перед мостом стоят немцы и проверяют документы. Это были не эсэсовцы, а простые армейские солдаты. Я видела, как они останавливают людей и спрашивают документы, некоторых отводят в сторону, осматривают сумки, других пропускают сразу.
Включился мой автопилот — я ни о чем больше не думала, полностью положилась на инстинкт. Кажется, даже не замедлила шаг, уверенно шла вперед. Подходя ближе, увидела молодых парней, улыбнулась им, взялась за рюкзак, спросила: "Показать?" — и пошла прямо вперед. Они тоже мне в ответ улыбнулись, один махнул рукой в сторону моста. Меня не останавливая пропустили, и я пошла через мост к Иосифу и Марии, как называла супругов Карчев-ских. То был еще один из невероятных, необъяснимых счастливых случаев, спасших мне жизнь.
В большом доме возле церкви Петра — он имел общий внутренний двор с еще одним домом — Карчевских я на счастье нашла в квартире, тут же появилась и Эмилия, и мы начали обсуждать, что же делать. Карчевских самих было шесть человек, и в маленькой квартирке дворника можно было разве только один раз переночевать, по никак не остаться на долгий срок.
В то время многие рижане уже уезжали в Курземе и в Германию, и Юзеф сказал, что в домах, находящихся в его ведении, пустуют несколько квартир, а ключи до возвращения жильцов оставлены ему. Все знали, что он человек порядочный. Юзеф поселил меня в полуподвальной квартире, где была оставлена вся мебель и много других вещей и, к моей вящей радости, даже радиоприемник. Окна, как раз на уровне тротуара, всегда были затемнены, раз в день Мария приносила мне еду — хлеб, молоко, что-нибудь на хлеб, иногда суп, мне хватало. Целыми днями я тихонько слушала Би-Би-Си — новости ободряли, я сочувствовала союзникам, флоту и десанту в Нормандии, в воображении вместе с французами, бойцами Сопротивления, побеждала немцев и уже подходила к Парижу. Русские передачи, в свою очередь, извещали о приближении фронта с Востока. И это означало, что близится меньшее зло, как выразился Шиман но поводу Советской Армии.
Целыми днями моим единственным обществом были крысы, с которыми я прекрасно ладила. Они не были мне ни отвратительны, ни страшны, хотя я прежде читала, что голодные крысы нападают и на людей. Я подкармливала их принесенными Марией продуктами, иногда даже сыром. Пока я сама ела, животные вели себя прилично — вылезали из щелей и блестящими глазками смотрели на меня, ожидая, когда во мне проснется совесть.
Однажды Мария не явилась. Я слишком не волновалась, кусочек хлеба у меня еще был, воду я пила из крана. Но когда она не появилась на второй и на третий день, мною овладела тревога. Я не имела понятия, что происходит снаружи. Начала думать, что дальше делать, и решила пока не вылезать, оставаться на месте.
На третий день с сдой пришел Юзеф. Принес также номер газеты Тевия от 25 августа. Оказалось, в доме поблизости, на улице Пелду 15, дворничиха Альма Поле прятала семерых евреев, в том числе и одну женщину. Мужчинам удалось добыть какое-то оружие. Но тут на них донесли. В газете Тевия погоня за несчастными, которых там называли жидовскими преступниками, превратилась в настоящее сражение. Один из полицейских тоже получил свое. Пойманных в окруженном доме расстреляли на месте. Но, как сказал Юзеф, кому-то, видно, удалось спастись, убежав по крышам. Преследователи считали, что вырваться из окружения беглец не мог и прячется в ближних домах. Начали рыскать по квартирам. К Юзефу тоже пришли с проверкой. Осматривали одно помещение за другим очень тщательно, однако запертые квартиры полицейские оставили в покое. Юзеф пояснил, что их обитатели, убегая от русских, отправились в Курземе, и попасть туда можно, только взломав двери. Эти квартиры и не трогали.
Некоторое время около домов оставались посты, и Юзеф осмелился прийти ко мне с едой только вечером через два дня. Происшествие для нас закончилось счастливо, однако рисковать и дальше не хотелось, и мы решили, что я этот дом должна оставить. Лишь через годы я узнала, что еще в одной квартире прятались евреи — уже упоминавшаяся моя одноклассница Рива Шефер и ее брат. Тогда я не догадывалась, насколько строгой была конспирация у наших спасителей.
В конце августа я ушла в свое последнее место укрытия — на улицу Марияс к Освальду и Нине Табак. В то время в армию и легион начали брать и тех, кого не трогали раньше, получил повестку и Освальд, но подчиняться он и не думал. В начавшейся неразберихе он прятался в подвале своего дома, но довольно часто поднимался наверх, в свою квартиру. Соседи Освальдом особенно не интересовались. Каждый больше думал о себе, всем уже было ясно, что немецкой власти каюк. Когда я спросила Табаков, смогут ли они принять меня, Нина лишь усмехнулась: какая разница — прячу одного, возьму и другого.
Нина сама в это время сильно болела: астма, да еще проблемы с легкими. Как хроник, она получила удостоверение инвалида, освобождающее от работ. Из дома она выходила редко. Подрабатывала машинисткой на дому. В те недели сентября 1944 года, которые я провела у них, нам приходилось туго. Продовольственные карточки были только у Нины, и на стороне тоже ничего толком достать было нельзя. Помню, однажды нам принесли большой кусок мяса с костью, под которой кишели черви. Прокипятили в уксусной воде, жидкость слили и, переложив мясо в другую воду, сварили. Суп получился нормальный. Мы не отравились, не умерли. Правда, в конце концов сильно исхудали, — по выходе из укрытия мой вес был сорок семь килограммов.
Вскоре пришло время, когда в Риге редкая ночь проходила без воздушной тревоги, и каждый раз все должны были спускаться в подвал. Освальд, который там жил днем, вечером по черной лестнице поднимался наверх в квартиру; я, конечно, оставалась "у себя", наверху, а Нина в свою очередь поступала наоборот — спускалась в подвал, ей важно было, чтобы соседи видели, что она живет одна. Бомбежек ни я, ни 'Габаки особенно не боялись. Обо мне вообще не могло быть и речи — я все еще пребывала в том же бесчувственном трансе, но и Табаки вели себя очень спокойно, даже беспечно.
Этот дом на улице Марине, как и предыдущие, мне потом найти не удалось. Думаю, он мог находиться недалеко от улиц Бруниниеку и Стабу. Прямо напротив нас был какой-то немецкий штаб. Вспоминаю поздний октябрьский вечер, когда другие обитатели дома, как обычно, сидели в подвале, а мы с Освальдом через окно наблюдали за эвакуацией штаба. Советская артиллерия обстреливала уже центр города. То, что происходило на улице, походило на театральную постановку, и нам достались очень хорошие места, точно бы в ложе. Я не заметила, чтобы немцы пытались жечь какие-то бумаги или взорвать здание, они просто выбегали из помещений, бросались к автомашинам, прыгали на мотоциклы и мчались прочь, прихватив какие-то ящики. Бумаги и бумажки из открытых окон вылетали, кружились очень высоко в воздухе и медленно опускались вниз, покрывая мостовую, как причудливые снежные хлопья. Как только немцы скрылись, на сцене появились жители близлежащих домов и, не обращая внимания на снаряды, которые все еще падали и весьма часто взрывались, начали грабить магазины. По всей длине улицы Марияс были магазины и лавочки, и товар в них еще держался. Мы с Освальдом заметили, что мужчин больше всего интересуют промышленные товары, которые при немцах продавались по особой системе пунктов, а женщины бросились в продовольственные лавки. Особенно смешно выглядело рвение, с каким мужчины опустошали магазин женского белья на противоположной стороне улицы, недалеко от уже брошенного штаба. Многие явились с велосипедами и ручными тележками и целыми пачками хватали лифчики и женские трусы.
