Самуил Зархий - Наркомпуть Ф. Дзержинский
— А в Москве как оказались?
— В 1921 году добился перевода в Лосиноостровские мастерские, чтобы протолкнуть свое изобретение. Здесь мне разрешили за казенный счет сделать образец аппарата. После испытаний инженеры мастерских одобряли, хвалили. Тогда я обратился в НКПС с просьбой установить на станциях аппараты моей конструкции. Вот с тех пор и начались все несчастья. От управления связи и электротехники на мои заявления ответа нет. Обиваю пороги НКПС, но начальник управления Чеховский меня не принимает, отсылает к заму. Рогинский же на словах хвалит, а ходу изобретению не дает.
— Письменный отзыв о ценности изобретения получили?
— Не дают. Чувствую, я им как бельмо в глазу. С тех пор изменилось ко мне отношение и в мастерских.
И Трегер поведал о своих мытарствах. Точные станочки, на которых он вытачивал детали для аппарата, исчезли из цеха. Оказалось, их передали в какой-то трест. Старый вагончик, в котором он устроил свою мастерскую, гоняют из тупика в тупик. А вчера старший мастер, якобы «по секрету», сообщил ему, если он не перестанет возиться с электрожезловым аппаратом, его подведут под сокращение штатов.
— Тут чья-то сильная рука действует. Я уже устал бороться, — с отчаянием в голосе промолвил Трегер.
― Кому мешает ваше изобретение, кого вы подозреваете? — спросил Дзержинский.
— Английскую фирму «Вебб и Томпсон».
Основания для подозрения у Трегера, действительно, были. Недавно, поздно вечером к нему в вагончик наведались два хорошо одетых человека, представились инженерами и попросили показать свое изобретение. Полагая, что они из НКПС, Трегер продемонстрировал им действие своего аппарата. Инженерам очень понравилась конструкция электрожезла. Неожиданно они открылись, что являются специалистами фирмы «Вебб и Томпсон» и сделали Трегеру предложение переехать в Англию на их завод, изготовляющий жезловые аппараты. «В России у вас ничего не выйдет, тут вас не ценят», — сказал пожилой инженер. Когда же изобретатель наотрез отказался ехать в Англию, они предложили ему продать фирме свои авторские права за сто тысяч рублей золотом — червонцами или в иностранной валюте.
— По правде сказать, заколебался я, товарищ Дзержинский, — признался Трегер. — Они сказали, что подготовят бумагу и утром приедут. После того, как заверят мою подпись у нотариуса, сразу уплатят деньги. И я им ответил: «Приезжайте!». Очень я измучился за это время. А тут предлагают — только подпишись и сразу будешь сыт, обут, одет, обеспечен на всю жизнь. Изобретай чего хочешь и живи в свое удовольствие…
— Подписали бумагу? — резко прервал его Дзержинский.
— Нет! Всю ночь переживал. Подписать совесть не позволила. Советская власть меня из каторжной тюрьмы освободила, а я ей такую подлость? Никогда! Злой я был после бессонной ночи и, когда утром встретил их на путях, извините за выражение, послал их подальше. Пожилой покрутил пальцем у лба «он, мол, не в себе» и они ушли. Теперь чувствую, выгонят меня из мастерских. И останусь я без работы, без куска хлеба.
— Вы полагаете, агенты фирмы связаны с начальником мастерских? — спросил Дзержинский.
— Не думаю. Вероятно, с кем-нибудь повыше, а уж тот дает команду моему начальнику.
Во время рассказа Трегера нарком делал заметки в своей записной книжке. Спрятав ее в ящик стола, он сказал:
— Завтра в ваши мастерские приедет Герсон, мой секретарь по ГПУ. Он займется вашим делом.
«Надо заставить Чеховского дать письменный отзыв об изобретении, — подумал Дзержинский, — но сейчас его уже в наркомате не найдешь…» На всякий случай он позвонил и по телефону откликнулся дежурный по управлению. Нарком приказал ему зайти, а сам поднялся со стула и надел шинель. Трегер тоже встал и пошел за наркомом в пустую приемную.
Вскоре, запыхавшись, прибежал дежурный, видимо, бывший чиновник старого министерства и представился: — «Делопроизводитель управления».
— Вас-то мне и нужно, — бросил народный комиссар. — Передайте ЦШ[32] Чеховскому мою просьбу — завтра днем лично принять товарища Трегера. Через 10 дней я жду письменный отзыв о его электрожезловом аппарате. Почему вы не отвечали на все заявления и запросы Трегера? — гневно спросил он.
— Не могу знать, товарищ народный комиссар, — боязливо оправдывался делопроизводитель, — я докладывал зам. ЦШ, но без последствий. Все ихние заявления, ходатайства и справки мною подшиты в полном порядке, и ввиду многочисленности заведена отдельная папка.
Нарком еще раз взглянул на бледное, измученное лицо изобретателя, на его крутой лоб, изрезанный морщинами, на его умные глубоко запавшие глаза, в которых теперь зажегся огонек надежды, на его высокую сгорбившуюся фигуру и обратил внимание на то, как устало держит он под мышкой разбухший от бумаг старый портфель.
— Вот что, — ледяным тоном произнес Дзержинский, — обращаясь к делопроизводителю, не сводившему с него испуганных глаз. — Возьмите у Трегера этот портфель. Отныне вы его будете носить вместо него. Пусть он только работает над своим изобретением, а за все остальное — за писание бумажек, за хлопоты и хождения по канцеляриям — отвечаете вы.
* * *— Извините за наше вторжение… Можно? — спросил Межлаук, войдя вместе с Халатовым к наркому. — Секретарь предупредил, что вы очень заняты. Но мы все же решились отнять у вас несколько минут. Можно?
— Если уж пришли, то чего там спрашивать, — усмехнулся Дзержинский и серьезно добавил: — Мне поручен доклад на съезде партии, в секции по организационному вопросу.
— На какую тему? — спросил Халатов.
— О задачах РКИ и ЦКК, — ответил Дзержинский.
— Почему именно вам поручили этот доклад? — задал вопрос Межлаук.
— Выходит, сам напросился, — улыбнулся Феликс Эдмундович. — Прочитал в «Правде» статью Владимира Ильича «Лучше меньше, да лучше». Она произвела на меня сильное впечатление. Написал докладную записку в ЦК партии с некоторыми предложениями. Видимо, со мной согласились и поручили мне сделать доклад на эту тему.
— Не будем больше мешать вам готовиться к докладу, — извиняющимся тоном сказал Халатов. — Мы хотели только обрадовать вас неожиданной новостью. Финансовое управление подвело итоги за март и обнаружило невиданное на транспорте явление — перевыручку…
— Какую перевыручку?
— По смете месячный доход был исчислен в 645 миллионов рублей, а получили 963 миллиона…
— Приятная неожиданность, — с довольной улыбкой сказал Дзержинский, — но, как известно, одна ласточка весны еще не делает.
— Я убежден, за первой ласточкой появятся и другие, — заверил Межлаук и спросил: — Перевыручку оставим доходным дорогам? Надо бы их поощрить.
