Игорь Оболенский - Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений
Мама ходила в русскую дворянскую школу под Парижем. С отцом она познакомилась в Нью-Йорке на русском Рождественском дворянском балу в январе 1955 года. В июне они поженились».
Жила семья Квиташвили в Арлингтоне, пригороде американской столицы. Мераб работал на радио (потом он возглавил грузинский отдел «Голоса Америки»), а Ирина занималась детьми. Дома в основном разговаривали на английском и французском языках. На русском говорили в церкви.
«Мы с мамой и сестрой Мери часто ходили в русскую церковь в Вашингтоне, – вспоминает Элисо Квиташвили. – Отец не был верующим. Говорил, что после всего того ужаса, который видел в жизни, он не может верить».
Мераб Квиташвили работал на радио «Голос Америки» до 1972 года. Он на пять лет пережил жену и скончался в 1991 году. Часть его праха захоронили на кладбище Арлингтона, вторую часть – предали земле в родной Раче, а третью – в Тбилиси.
Элисо Квиташвили окончила университет. Несколько лет работала в посольстве США в Москве, в 2010 году переехала в Рим, где является атташе государственного агентства США по международному развитию (USAID).
Первый раз в Грузии она побывала в конце восьмидесятых годов прошлого века.
«Оказалось, что Мераб в одной из газет видел статью, подписанную журналисткой по фамилии Квиташвили, – рассказывает Татули Гвиниашвили. – Он решил, что это, возможно, его родственница. И когда Элисо собиралась в Тбилиси, передал через нее письмо этой женщине с просьбой разузнать о вдове своего брата, Бабо Дадиани, которая, как он знал, живет в Тбилиси. Элисо показала письмо в гостинице, и там ей сразу же дали наш адрес. Все знали, кто такая Бабо Дадиани и где она живет.
А в 1990 году мы с мужем навестили Мераба в Америке. Я ласкала его, как родного отца. У нас дома постоянно вспоминали о Мерабе».
* * * * *
Мама очень хорошо относилась к Верико Анджапаридзе, великой нашей актрисе и матери Софико Чиаурели. Они не были близкими подругами, но тепло относились друг к другу.
Муж Верико, режиссер Михаил Чиаурели, был другом Сталина и сталинистом, что для мамы было неприемлемо.
А Верико любила Петре Оцхели, гениального театрального художника, расстрелянного в тридцать лет. Мама тоже дружила с ним.
На квартире сестры Петре в шестидесятых годах прошлого уже века была устроена первая выставка Оцхели, признанного сегодня одним из самых выдающихся театральных художников. Спектакли в его оформлении шли не только в Грузии, но и в Москве.
На той выставке мама познакомилась с режиссером Сергеем Параджановым. Это была очень интересная личность – абсолютно свободолюбивая, одаренная, непохожая ни на кого. Какие он снимал фильмы! А каким был выдумщиком!
Но жизнь у Параджанова была довольно трагической. Он умер совсем молодым, в 66 лет.
Параджанов бесконечно ценил Верико Анджапаридзе, с дочерью которой, Софико Чиаурели, дружил.
У мамы с Верико тоже было много общего.
Мама делала такие композиции – обкладывала кусочек коры мхом и затем украшала цветами. После одного из спектаклей, в котором играла Верико, мама отправила такой букет ей. И Верико в ответ прислала письмо, в котором благодарила маму и писала, что этот букет будет стоять на ее столе, приносить радость до последнего дня и напоминать «очаровательную Бабошку».
Маму ведь все звали так – Бабошка. И католикос-патриарх Илия Второй так ее называл.
Уже после смерти мамы он пригласил меня в патриархию и перед моим уходом положил мне в карман деньги. Я попыталась отказаться. А святейший сказал: «Это не от меня, это от Бабошки».
Одна из самых знаменитых работ Верико – финальный эпизод в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние».
Так получилось, что жена моего сына Дато с детства дружит с невесткой Эдуарда Шеварднадзе Нинико. Именно Нинико дала мне прочесть сценарий фильма «Покаяние». Всего на одну ночь. При этом сказала, что тесть уже прочел и фильм будут снимать.
Мы с Тенгизом прочитали сценарий. И на следующий день я прямо сказала Нинико, чтобы она не смешила людей и не говорила, что «Покаяние» будут снимать. Но она опять повторила: «Вот увидите, фильм поставят».
Оказывается, Шеварднадзе, бывший тогда руководителем советской Грузии, прямо сказал Абуладзе, что фильм положат на полку. Но он должен быть снят, потому что придет время, и картину покажут.
Сегодня, правда, дочь Тенгиза Абуладзе говорит, что Шеварднадзе был против съемок. Но я знаю другую версию.
Когда фильм сняли, его, как и обещал Шеварднадзе, запретили. Но по городу все равно разошлись кассеты, очень плохого качества, с записью «Покаяния». Когда я посмотрела этот фильм, мне стало плохо с сердцем.
А мой брат рассказывал, что когда «Покаяние» стали показывать в московских кинотеатрах, то возле входа всегда дежурила «Скорая помощь», так как кому-нибудь из зрителей обязательно становилось плохо во время просмотра.
Эдуард Шеварднадзе допустил много ошибок во время своего правления. Но я ему прощаю все. За то, что при его поддержке был снят этот фильм.
Как-то я оказалась в гостях, где был и Тенгиз Абуладзе. Когда я ему рассказала о том, как женщины с опухшими ногами сутками стояли возле тюрем, чтобы передать передачу своим репрессированным мужьям, Тенгиз ответил: «Если бы я знал об этом, то обязательно вставил бы этот эпизод в «Покаяние»…
* * * * *Мама умела создать уют. Мои подруги приходили к ней, даже когда меня не было дома. Она всех угощала, хотя бы просто хлебом и чаем без сахара, если больше ничего не было.
Вообще, мама хорошо готовила. Но больше предпочитала проводить время с мокрой тряпкой в руках, убирая дом. Потому научиться готовить пришлось мне.
В последние годы маме опять пришлось переезжать. Наш дом на улице Дзержинского (сейчас эта улица называется Ингороква) должны были сносить, и маме предложили квартиру на улице Дадиани.
Как она не хотела уезжать! Но тут уже вмешался мой сын: «Почему ты так держишься за улицу, которая носит имя Дзержинского? Сколько горя тебе причинил этот человек! И где же еще должна жить Бабо Дадиани, как не на улице Дадиани?» И мама переехала.
Дверь в ее квартиру, кажется, не закрывалась никогда. У мамы дома всегда был настоящий салон.
Еще до войны именно в ее квартире состоялось знакомство Мананы Багратиони-Давиташвили и Котэ Кикабидзе, у которых потом родился сын, актер и певец Вахтанг Кикабидзе.
Молодые люди познакомились во время застолья. Котэ начал ухаживать за Мананой. Ну, как тогда ухаживали? Передал, наверное, ей что-то за столом и просто знаки внимания оказал.
Был разгар весны, на столе было много зелени. Котэ сказал: «Калбатоно Манана, что мне сделать, чтобы вы на меня внимание обратили?» Она молоденькая была и ответила: «Если пять острых зеленых перцев съедите – то обращу».
