Игорь Оболенский - Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений
Информацию решили получить из первых рук: всем офицерам, приехавшим в Англию с Кавказа, раздали анкеты из шестнадцати пунктов.
Наибольший интерес вызвала работа Мераба Квиташвили, который был представлен Черчиллю. Вскоре он получил назначение в штаб премьер-министра, занимавшийся организацией Тегеранской конференции 1943 года.
В конце жизни Мераб Квиташвили, ставший свидетелем множества удивительных событий, произошедших во время Тегеранской конференции, записал свои воспоминания о том, что происходило в те дни в иранской столице.
«Папа не хотел публиковать мемуары, – рассказала мне Элисо Квиташвили. – Записи он делал на английском языке для нас, членов семьи. Он вообще не любил вспоминать о своем прошлом разведчика. И если и рассказывал что-то, то только о Грузии и о том, как инженером объездил весь мир».
Спустя годы Элисо Квиташвили позволила мне при работе над этой книгой использовать отрывки из воспоминаний ее отца.
«В среду, 24 ноября 1943 года, в 10 утра я работал в своем кабинете в посольстве Британии в Иране, когда ко мне подошел полковник Райен. Первым делом он предупредил, что все, что собирается мне сказать, находится под грифом «совершенно секретно». И далее сообщил, что в ближайшие дни в Тегеране должна состояться встреча на высшем уровне. Всеми вопросами безопасности занимается он, а меня назначает своим адъютантом.
Все участники должны были приехать в Тегеран 27 ноября. Длительность конференции не знал никто. Все было в тайне.
Вскоре в английское посольство явились советский генерал-майор Аркадьев и два офицера.
Военный атташе Британии генерал-лейтенант Фрейзер, который дружил с моей родственницей Кето Микеладзе и был влюблен в нее, прислал их ко мне. Так как только я мог говорить по-русски, именно мне предстояло переводить.
«Вы, наверное, понимаете, что если что-то случится с Черчиллем или Рузвельтом, то допустившего это офицера будут судить и накажут, – обратился ко мне Аркадьев. – Но если что-то произойдет со Сталиным, то нас расстреляют на месте».
И он сделал красноречивый жест – поднес руку к горлу.
Я отвечал за все. Поначалу приходилось сложно, так как не было субординации.
Однажды американские и английские офицеры чуть не перестреляли друг друга. Звучало много жалоб, в основном – на меня.
Хуже всех себя вели советские офицеры, они все время смотрели на нас с подозрением. Единственным нормальным человеком был генерал Шалва Церетели, начальник охраны Сталина. Очень воспитанный, он произвел на всех хорошее впечатление.
Он был очень интересным человеком, на много голов выше остальных советских офицеров, которые находились в Тегеране. Один из них, генерал-майор Начхепия, был человеком гигантского роста, но у меня было впечатление, что он все время чего-то боится.
Один раз я увидел, как Берия ругал его. Это было очень жалкое зрелище. Начхепия был генералом, а Берия вел себя, будто перед ним находился раб.
Вообще Берия очень унижал своих подчиненных. На глазах британских офицеров кричал и материл советских генералов и не считал их за людей.
Ко мне Берия относился вежливо и даже по-дружески. Первый раз я увидел Берию, когда он разговаривал с генералом Церетели. Заметив меня, генерал что-то сказал Берии. Тот повернулся в мою сторону и обратился по-грузински: «Мне сказали, ты грузин?» Он сразу стал говорить со мной на «ты».
Я подошел к нему, поздоровался и по-грузински ответил: «Да, я говорю на этом языке».
Берия спросил, как меня зовут. Услышав мое вымышленное имя, тут же заметил, что оно не похоже на грузинское. «Мой отец англичанин, а мать грузинка», – объяснил я, озвучив придуманную версию.
Берия с подозрением на меня посмотрел и спросил, откуда моя мать. Я ответил, что она из Рачи. Но когда я сказал, что ее фамилия Микеладзе, Берия произнес: «А Микеладзе не из Рачи. Это известная фамилия в Имерети». Я понял, что совершил грубую ошибку, на которой меня и поймал Берия.
Он о многом спрашивал меня – где я родился, где учился, когда переехал за границу. Ему было интересно – профессиональный я офицер или просто мобилизован по случаю войны. Спрашивал, встречался ли я когда-нибудь с грузинами. Был ли с Черчиллем в Москве во время первого визита премьер-министра в СССР.
Я ответил, что не был, но очень мечтаю приехать в Россию. Берия интересовался, знаю ли я что-нибудь о Грузии. И тут же говорил, что там многое изменилось и я уже не узнаю страну. Он вел себя со мной, будто мы оба были простыми грузинами.
Берия произвел на меня неизгладимое впечатление. Все вели себя перед ним как рабы, кроме генерала Церетели. Берия был слишком самоуверен, и это впоследствии стало причиной его краха. Он просто излучал страх и жестокость.
Как-то он сказал: «Наверное, ты чувствуешь себя одиноким среди британцев?» Думаю, он понял, мой отец не англичанин. Берия обращался со мной как с грузином и потом отдал приказ о моем убийстве. Никто в то время не мог бы поднять руку на британского офицера, но Берия решил, что я очень опасная личность».
Сын сталинского наркома Серго Берия в одном из своих интервью в девяностые годы прошлого века с уверенностью заявил, что Мераб Квиташвили был агентом его отца.
«…Лаврентий времени зря не терял. Он завербовал руководителя местной английской разведки Квиташвили. Тот был из эмигрантов. Его Черчилль специально привез с собой. Чтобы отвлечь от него подозрения, Лаврентий устроил на него ложное покушение – Квиташвили был легко ранен. Отец рассчитывал, что Мераб Квиташвили очень любил Грузию и скучал по ней».
Сам Мераб Квиташвили наверняка бы очень удивился, узнав о том, что его записали в «агенты Берия» и покушение было «ложным». Джип, в котором ехали британские офицеры (Мераб сидел за рулем), обстреляли из автомата. Несколько очередей изрешетили машину и смертельно ранили одного из офицеров. Квиташвили был ранен.
«Среди солдат есть такое высказывание: «Человек не увидит пулю, которая предназначена ему», – вспоминал он. – Могу поклясться, что в тот раз я видел эту пулю. Видел, как она пробила мою руку. Я развернул джип и под горку поехал в сторону, откуда стреляли. Это и спасло нас. Бедного моего друга убили: у него была пробита челюсть, а вторая пуля попала в позвоночник».
Мераб Квиташвили, чьи антисоветские убеждения были хорошо известны британцам, пользовался абсолютным доверием командования. Он был единственным человеком, кому было разрешено не сдавать оружие, входя в комнаты, где находились Сталин, Черчилль и Рузвельт.
Грузинский офицер был начальником караула, охранявшего премьер-министра Англии по ночам. Сам Черчилль не любил охрану, и офицерам приходилось чуть ли не прятаться, пока «объект» не заснет. О том, что Черчилль уснул, становилось известно по его храпу, раскатисто звучащему на весь этаж.
