Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

В заветный светлый день рожденья
При новой ласковой луне
Я скромное стихотворенье
Любимой приношу жене.

Создать стишок сентиментальный
Для многих дам немудрено.
Но быть хозяйкой гениальной
Не всякой женщине дано.

Пусть наше радостное счастье
Весенний ангел сторожит,
Пускай угрюмое несчастье
От нашей хижины бежит.

И я, на жизнь с улыбкой глядя
И не страшась ее лица,
Лишь одного желаю, Надя,
Быть с Вами вместе до конца.

Сэр, мне грустно чрезвычайно,
Что в один из Ваших дней
Не попали Вы случайно
В монастырский наш музей.

Вы б увидели, как время
Ход усиливает свой,
Как растёт живое семя
На равнине гробовой.

Как над мёртвыми костями
Веселится детвора,
Ожидая вместе с нами
Радость светлого утра.

Но в огромном этом зданье
Лишь одно нехорошо,
И на это Вы вниманье
Обратите, мистер Шоу.

За оградою музея
Третий год живёт поэт.
Он, здоровья не жалея,
Проработал тридцать лет.

Дан ему чулан убогий,
Где ни печки, ни тепла.
И поэт больной, безногий,
Просит тёплого угла.

«Для тепла найдётся вата.
Керосинку можно жечь!» –
Вот от здешнего собрата
Он какую слышит речь.

Право, было б интересно
Вам чуланчик этот снять.
И да будет Вам известно,
Что всего в нём метров пять.

Поучительно для мира
Заглянуть сюда зимой.
Тридцать пятая квартира,
Корпус, кажется, седьмой.

Тов. Лебедев-Кумач, Вы мой избранник
И в то же время мой товарищ по перу.
Послушайте, что Вам расскажет бедный странник,
Гость обездоленный на жизненном пиру.

Пишу я сорок лет. Мои произведенья –
Четырнадцать весьма разнообразных книг:
Рассказы, повести, статьи, стихотворенья…
Мне скоро шестьдесят, и я уже старик.

Был с Блоком, с Брюсовым союз мой неизменен,
Я Маяковского знал юным удальцом.
Еще в «Товарище» меня печатал Ленин,
Отец которого дружил с моим отцом.

Лет двадцать я без ног, но, несмотря на это,
Три года на дому я лекции читал.
Профессор красный я, а в звании поэта
Союз писателей давно меня признал.

В последние года в постель пришлось свалиться:
Смерть хмурая ко мне так близко подошла,
Но ожил и пишу. И как же не трудиться,
Когда над головой полет орла,

Когда истории и миру предписала
Страна великая незыблемый закон,
Когда Америка соседкой нашей стала,
Покорена тайга и полюс побежден.

Но Пушкин говорит, что для поэта нужен
(Как, впрочем, и для всех трудящихся людей)
Хороший сон, затем – обильный добрый ужин…
Литфонд же мне дает три сотенки рублей.

Три сотни, на меня и на жену больную.
Пора о пенсии решиться хлопотать.
Просил на лето я хоть сумму небольшую.
Ее «товарищи» всё забывают дать.

Так помогите же подняться снова к свету,
Певец, отзывчивый на радость и тоску.
Прошу немного я: спокойствия – поэту,
Обеда скромного – больному старику.

Закрылись взоры бедной Нади.
Лазурных глазок больше нет.
Но в Вашем соколином взгляде
Сияет тот же самый свет.

В потоке дней не жду веселья
И, собирая свой багаж,
Перехожу на новоселье
В ковчег гостеприимный Ваш.

Когда-то Александр Иваныч
В нем находил себе приют
Недавно и Степан Степаныч
Клубочком свертывался тут.

Здесь в облаке табачных клубов,
Забыв художество и флирт,
Сам Александр Васильич Зубов
Водою разбавляет спирт.

Ольгу Никитичну с Анисьей
Михайловной я вижу там,
Отсюда Норка мордой лисьей
В окне грозит своим врагам.

Геолог Галка в модной шубке
И врач Ирина вслед за ней
Там ворковали, как голубки,
И каркал вороном Андрей.

Сюда могучая Катюша
Несла заветную бутыль.
Сутеев изливал здесь душу
Свою рассказывая быль.

Сергей Савельич здесь на деле
Найдет сочувственный привет.
Арнольд и Хачатрянц с Шенгели
Ковчега не минуют, нет.

Майора голос деликатный
В нем также слышался порой.
А Рощин точит нож булатный,
Готовясь ночью на разбой.

Поодиночке и по паре
Сходилась мирная семья.
Сюда в разряд домашних тварей
Вот, наконец, попал и я.

Попал в ковчег и счастлив этим.
Но, разогнав осенний сплин,
Мы все сегодня дружно встретим
День Ваших светлых именин.