Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

Есть на Таганке серый дом,
И есть квартира в доме том,
А в той квартире печь и нары.
На нарах, развалившись, спят
Две подозрительные пары
И, как извозчики, храпят.
Сюда по улице свернула
Карета – крытый дилижанс –
И Нэти в серый дом впорхнула,
Шипя затверженный романс.
«Линяев, встаньте!» – «Кто так рано?
Ах, мать!» – «Очнитесь, это я.
Что, не услышат вас друзья?» –
«Небось не встанут: Адка пьяна,
А Сонька дрыхнет как свинья.
Вчерась им ловко подфартило,
В Петровском сперли пять рублей.
Полы там поломойка мыла,
Так подозрение на ней…»

«А вы, мой друг, крадете сами?» –
«Что делать, барыня! Стихами
Не разживешься. Только я-с
Краду по малости. У нас
Бандит есть в шайке — Женька Сокол,
Так он субъекту одному
Бутылкой голову раскокал
И чудом не попал в тюрьму.
Способный оченно мальчонка,
Да только постоянно пьян.
А Городушников Иван,
Рыжебородый старичонко,
Над нами главный атаман.
Да что вы странно так глядите?»

«Линяев, милый, помогите
Украсть с вокзала чемодан». –
«Чей чемодан?» – «Санпье-поэта.
Письмо похитил он…» – «Ну, это
Пустая штука, легче нет.
А я на лысого скелета
Давно сердит: "Вы не поэт,
А стихотворец" – это мне-то.
Пущай вперед не брешет врак.
Я стырю чемодан, да только
Не даром, я ведь не дурак,
Не Сокол, не Иванов Колька».

«Я завтра подарю вам фрак!» –
«Фрак? Вы не шутите?» – «Нисколько».
«Как? Что вы? Фрак! Да если так,
Я украду вагон багажный.
Ах, мать! Не верится никак!
Фарт, мать его, ей-Богу, важный!..»
Линяев хохотал в кулак,
Чесал низ живота и бедра,
И наконец воскликнул бодро:
«Вот счастье, мать его растак!
Теперь я будто как в угаре…»

«Фрак этот сшил портной Трике.
Вы завтра ждите на бульваре,
Да приходите налегке:
Воротитесь во фрачной паре!»

«О жизнь, теперь ты хороша!
Как расцвела моя душа
При этом вдохновенном даре!» –
Линяев сделал антраша,
Губами руку Нэти сцапал
И, от восторга чуть дыша,
Вдруг звонко высморкался на пол.

Вокзал. Сигнал на Нижний дан,
И совершился ход событий:
Пока Санпье прощался с Митей,
Линяев стибрил чемодан.
Увы, напрасно Ноки с Булькой
За ним пустились, лая вслед,
Явился жалкою сосулькой
Домой ограбленный поэт.

Линяев между тем с добычей
К себе вернулся под шумок,
Отмычкой вывинтил замок
(Старинный воровской обычай).
И вот со всех сбежались ног
Товарищи: «Делись, ребята!
Гляди-кась, что там?.. Пудра, вата…» –
«Ну, это, братцы, подарить
Придется, видно, Соньке с Адкой,
Пущай мурло попудрят ваткой». –
«Вот бритва». – «А чего ей брить?» –
«Возьми-ка бритву, Федорага…» –
«Ну нет, об бороду мою
Она свернется, как бумага,
А мыла я не признаю!» –
«Платки… Лишь барские причуды:
Рубашки, пара башмаков.
Сморкаться можно без платков.
Две монархических посуды…
Ого! Портвейн! Пей, Сокол, вот!..»
И, полон буйного веселья,
Лихой бандит, трясясь с похмелья.
Бутылку опрокинул в рот.

«Ура, письмо! Читай, народ!»

«Ну и что Вы страсть таите,
Будто кассу под замком?
Я живу себе в Мадрите
И сражаюся с быком.
Разноцветного рубаха
И зеленовый жилет.
У руке моей наваха
И большого пистолет.

Ежели Вы, Нэти, душке,
Не придете до меня,
Застрелюся я из пушке,
Как последняя свинья.
Бросьте праздных разговоров,
Несравненного мадам!
Ваш король тореодоров
Мойша Лейбов Либенсдам».

Заря подобна алым лентам.
Пречистенский бульвар. С узлом
За гоголевским монументом
Присела Нэти. К ней козлом
Линяев скачет с документом:
«Достал, извольте-с!» – «Вот вам фрак,
Изящный и не очень тесный,
Владел им Либенсдам известный».
И Нэти упорхнула. Мрак
Редеет. Жадными руками
Линяев, красный точно рак,
Бумагу рвет и как дурак
Глядит безумными зрачками,
От ужаса начав потеть.
Он фрак попробовал надеть
И зарыдал: до пяток свисли,
Болтаясь, фалды; рукава –
Как два ведра на коромысле;
Ушла с плечами голова
В широкий воротник. Прохожий
Визжит от хохота. О, Боже!
Мальчишки свищут: «Эй, робя,
Смотрите, чучело какое!..
Да в этот фрак залезут трое,
Парнишка. Кто надул тебя?»

Линяев, плача и скорбя,
Бежать пустился по бульварам,
Усердно поминая мать,
Чтобы на Хитровке татарам
Костюм комический продать.
Он выручил рубля четыре,
Закусок и вина купил
И, запершись в своей квартире,
Три ночи без просыпу пил.

Мадрит пестреет и сияет.
Цирк полон. Вылетает бык.
Торреро гордо выступает,
Красиво шпагу поднимает,
Быку пронзает шею вмиг
И представление кончает.
Умолк толпы веселый крик,
Ушли с испанками испанцы.
Пуста арена. Стихли танцы.

Тогда-то славный Либенсдам,
Кумир Москвы, любимец дам
И их интимный собеседник,
Кряхтя, выходит из угла.
На нем запачканный передник,
В руке лопата и метла.
За ним – с ведром босая Нэти.
Он собирает до утра
Окурки, сор; предметы эти
Она кладет на дно ведра.
«Шветает, душке, спать пора…»
Чета, обнявшись, засыпает
В своем углу на камыше.
И Нэти сладко восклицает:
«Ах, с милым рай и в шалаше!»