Эрих Гимпель - Шпион для Германии
— Нет, — ответил я.
— Скоро ты привыкнешь к нашей жратве, — прокомментировал он. — Когда ваш брат прибывает к нам, все не голодны. Когда же наступает час освобождения, то каждый ест за троих.
И все же на несколько часов я был помещен в камеру, пока меня не забрали оттуда. На машине мы отправились через Миссури в Канзас. В Ливенуорте меня сдали с рук на руки. Сопровождавшие меня охранники сердечно попрощались со мной.
Вначале меня поместили в крепостной каземат, с тем чтобы через несколько дней передать в тюрьму для гражданских лиц. Когда я еще находился в каземате, мне пришлось помимо своей воли повстречаться со смертью.
Были казнены пятеро немецких солдат — только потому, что они отказались подать американскому президенту прошение о помиловании.
Они были военнопленными. В их лагере образовались две противоположные партии. Одна сотрудничала с американцами, другая же работала против них. Начались доносы и предательства.
Случилось так, что доносчик потерял свое подметное письмо. Предателя теперь знали. Произошел стихийный бунт, во время которого его линчевали. Руководство лагеря отправило в тюрьму пять человек, подозревавшихся в совершении этого акта насилия. Были ли они действительно виновны, не знал никто. Во всяком случае, как водится, были найдены козлы отпущения. За убийство товарища они были приговорены к смертной казни. Приговор этот мог быть отменен, если бы они подали прошение о помиловании. Один из пятерых, закоренелый фанатик, однако, заявил:
— Немецкий солдат считает ниже своего достоинства подавать прошение о помиловании американскому президенту.
Никакие просьбы, угрозы, аргументы не подействовали на пятерых кандидатов в смертники. И они были повешены. За несколько часов до их последнего пути я видел упрямцев с бледными, перекошенными от ненависти лицами. То были последние жертвы войны…
* * *В гражданской тюрьме Ливенуорта содержалось более двух тысяч четырехсот заключенных. Я получил номер 62 098 и находился теперь в обществе, в котором мне предстояло провести, как оказалось потом, последующие десять лет: среди убийц, сутенеров, громил и банковских грабителей. Каждый из них имел целый список «дел», коим и гордился. В тюрьме неукоснительно соблюдалась «табель о рангах». Самыми уважаемыми были банковские грабители. Убийцы слыли аутсайдерами. Воры считались мелкой рыбешкой. Громил уважали, сутенеров же не переносили.
Шпионам в тюремном регистре определенного места отведено не было: о них судили по поведению. Подобное же положение занимали и американские коммунисты, находившиеся некоторое время вместе со мной в заключении. Постепенно нам удалось завоевать уважение среди заключенных. Но это было уже значительно позже.
Сначала я попал в карантинное отделение, в котором пробыл четыре недели. Полагаю, что карантин был изобретен самим дьяволом. Я-то думал, что речь идет о медико-санитарном мероприятии, на деле же там осуществлялось приобщение вновь прибывших к тюремным условиям: их муштровали, шлифовали и приучали к новой жизни — с порядковым номером, в полосатой арестантской одежде.
Надзиратели носили форму. Некоторые из них были людьми, большинство же — машинами. Мне надо было набираться опыта. Человек, принявший меня в карантинном отделении, не вызывал симпатий. Красномордый грубиян и дебошир, он постоянно кричал громче необходимого, употребляя нецензурные выражения. К счастью, его сменяли после шести часов несения им службы. Его напарник нравился мне больше, но и он не был столь добродушным, как можно было подумать, глядя на его лицо.
— Ага, — сказал он, — так тебя зовут Гимпель. Странное имя. А что ты натворил? Шпионаж?! Ну этим-то заниматься не следовало. Сам все скоро поймешь. Времени у тебя будет предостаточно.
Его прозвали Тыквой. Прозвища, кстати, были у всех надзирателей. Заключенные внимательно следили за их привычками, жестами, характерными особенностями, которые и отражались затем в прозвищах, коими они наделяли охранников. Некоторые надзиратели почти полностью подпадали под влияние заключенных. Тыква держался посредине. В карантинном отделении ему было значительно легче, чем его коллегам в основном здании: поскольку он имел дело с новичками, то мог опираться на предписанные строгости.
В отделении нас было двадцать человек, изолированных на время от остальных заключенных. Курс обучения начался на следующее утро — в своеобразном классе. На занятиях появился лично сам инспектор.
— Курение у нас запрещено, — заявил он. — Тот, кого уличат в этом, будет наказан.
Под наказанием подразумевалась одиночная камера. Тот, кто попадал в нее, лишался прогулки и сидел лишь на воде и хлебе.
— У нас, в карантине, не работают, — продолжил он. — Здесь не смеются, не ходят, а бегают. Когда с вами говорит надзиратель, необходимо стоять по стойке «смирно». Отвечать надо только «да» или «нет». За препирательство — наказание. За невежливое обращение — тоже, как и за проявление неаккуратности.
Он отбарабанил свое обращение к нам, которое произносил через каждые четыре недели вот уже в течение двадцати лет. Лицо у него было серое и узкое, ибо он страдал болезнью желудка. А таких надзирателей, вымещающих на других свои хвори, в тюрьмах не любят.
Однако он не кончил на этом знакомить нас с тюремным режимом.
— Вы имеете право посещать по воскресеньям церковь, — вновь зазвучал его голос. — Стрижка волос — один раз в месяц, душ — два раза в неделю. При хорошем поведении разрешается раз в неделю посещать кинозал. Но никаких криминальных и любовных фильмов: как совершаются преступления, вы и так знаете, а любовь вам здесь не нужна. Кто в последующем будет работать, станет зарабатывать деньги. В столовой можно покупать шоколад, кекс, конфеты, мыло для бритья и сигареты — две пачки сигарет в неделю: их вам вполне хватит.
Произнеся все это, он стал внимательно рассматривать нас — одного за другим.
— Не желающий слушать должен все прочувствовать, — произнес он затем. — Небритому — прямая дорога в одиночку. Кто не застегнет пуговицы на куртке, окажется там же. Одиночка всегда ждет вас: таких камер у нас предостаточно.
Некоторые из нас улыбались и даже смеялись во время этой его лекции. Но вскоре мы отучились смеяться. Взять хотя бы уборку коек. Края подушек надо было смачивать, чтобы они не теряли форму. По этому поводу имелась подробная инструкция. Да и вообще американская тюрьма имела чертовскую схожесть с немецкой казармой.
Мы должны были выучить наизусть наши права и обязанности.
— Что ты можешь потребовать? — спросил меня Тыква.
