Эрих Гимпель - Шпион для Германии
Мы должны были выучить наизусть наши права и обязанности.
— Что ты можешь потребовать? — спросил меня Тыква.
— Два лезвия для бритья в неделю.
— В месяц, рохля. А что еще?
— Наушники для радио.
— На какое время?
— До двадцати одного часа, сэр.
Тыква усмехнулся и сказал:
— Когда выйдешь на свободу, сможешь слушать сколько угодно. Но пока ты еще находишься здесь. И не забывай про одиночку. В ней очень тоскливо и ничего хорошего. Ну да ты еще сам в этом убедишься.
В столовую нас заводили последними. За столы мы должны были садиться молча и молча съедать поданное. Однажды из-за какого-то проявленного нами непослушания мы обязаны были залезть под столы. Жестяные тарелки наши полетели на пол вместе с содержимым. Замены нам никакой не дали. Поэтому я привык съедать мясо сразу же и от этой привычки не отвык до сих пор.
Заключенные вначале относились ко мне сдержанно: я был для них аутсайдером, хотя и имел, скорее всего, пожизненное заключение.
Но однажды мне все же удалось завоевать их симпатии. В течение двадцати четырех часов в Ливенуорте разговор шел только о совершенном мною «подвиге», после чего я был принят в сообщество стреляных воробьев.
Мы сидели в тот день в столовой, как обычно, каждый за закрепленным за ним местом за столом. Повар, из числа заключенных, проходил мимо нас, накладывая пищу поварешкой в миски. Он говорил по-немецки. Нагнувшись ко мне, прошептал:
— Под столом прикреплены две пачки сигарет. Не забудь забрать их.
Я подумал, что он решил пошутить. Нижняя поверхность крышек столов была гладкой, никаких выдвижных ящичков там не имелось. Я все же пошарил незаметно под столешницей. Оказалось, что повар умело воткнул туда вилку и к ней прикрепил сигареты. Я сунул их в карман. Но это мне не доставило особой радости, тем более что от моих сотоварищей, сидевших вместе со мной за столом, не ускользнуло, чем я занимался. Некоторое оживление, вызванное у них моим поступком, сразу же было подмечено надзирателями.
— Заканчивай! — завопил Крыса, один из самых нелюбимых наших надзирателей, и подал команду: — Встать!
Рывком мы повскакивали со своих мест. Согласно инструкции, по завершении «трапезы» заключенные должны были покидать столовую в определенном порядке. Когда подошла очередь нашего стола, мы молча направились к двери.
— Стой! — крикнул Крыса. — Руки вверх!
Проверки содержимого карманов у самого выхода из столовой я никак не ожидал. Все произошло молниеносно.
Я поднял руки вверх, зажав между пальцами две пачки сигарет.
Крыса стоял уже передо мной — маленький, лишь по плечи мне, и тщедушный. Глядя на меня с подозрением, он похлопал руками по моим карманам, затем недоверчиво полез внутрь, но ничего не нашел. Он покраснел как рак: ведь он здорово осрамился. Заключенные только ухмылялись.
Я все еще стоял с поднятыми руками, и каждый видел пачки сигарет, зажатые между пальцами. Их не видел только Крыса.
— Марш по камерам! — заорал надзиратель. — А ты чего ждешь? — обратился он ко мне. — Уматывай!
Я опустил руки, мгновенно сунув сигареты в карман, и побежал вон. Мой трюк вызвал у уголовников восхищение, и я был, так сказать, произведен в рыцари.
За время четырехнедельного пребывания в карантинном отделении я ни разу не попал в одиночку, был причислен к «порядочным» заключенным и переведен в основное здание тюрьмы, где «вкусил» обещанные льготы.
К моему удивлению, среди заключенных было много немцев. Большинство из них получили различные сроки заключения как строптивые военнопленные или же пособники абвера. Герман Ланг, например, будто бы передал Германии прибор прицельного бомбометания, — его вина, между прочим, до сих пор не доказана. Встретился я и с американцем немецкого происхождения, который, будучи охранником немецких военнопленных, допустил побег одного из них. В общем, в то время мне довелось познакомиться со многими редкими судьбами и типами людей.
Я оказался в камере, в которой якобы отбывал когда-то наказание мнимый полярный исследователь Кук, посаженный за попытку обмана. Он принимал поздравления как покоритель Северного полюса со всех концов мира до тех пор, пока не было установлено, что он там и не был. Америка не простила ему этого позора. И наказание он отбывал до самой своей смерти.
Судьба моя все еще не была определена. Формально я числился как приговоренный к смертной казни. Мои защитники направили новое прошение о помиловании мистеру Трумэну — преемнику Рузвельта. Собственно говоря, это было даже излишне, так как предшественник Трумэна отказал мне в помиловании.
Война в Европе закончилась несколько месяцев тому назад. Я за это время успел превратиться в опытного «лопаточника». Мне приходилось ежедневно перелопачивать целую гору угля, совершенно бесплатно. По воскресеньям был отдых. Поскольку справиться в одиночку с громадным количеством угля, потреблявшегося тюрьмой, было просто невозможно, в помощь мне выделили двух здоровенных, как медведи, негров: хотя белые и цветные даже за тюремной решеткой были отделены друг от друга, на тяжелых работах этих различий не делалось. Назначением на эту работу я был обязан начальнику тюрьмы, который почему-то меня невзлюбил.
В нарушение предписаний он не только не принял меня как положено, но и не проводил. Наше с ним расставание произошло через несколько лет при довольно странных обстоятельствах…
Заключенные, прежде всего немцы, относились ко мне по-товарищески. Сразу же после моего прибытия один бывший военнопленный вручил мне в качестве подарка пакет с конфетами, мылом и сигаретами стоимостью в десять долларов — целое состояние по тюремным меркам. Соотечественники помогали мне как могли, не давая, как говорится, уйти под воду.
Когда я в первое время возвращался в камеру после тяжелой работы, то буквально валился с ног от усталости. Но постепенно мускулы мои налились, как у профессионального боксера. Как-то у меня возникла стычка с одним из громил, и я его нокаутировал. И тогда окончательно перешел в «элитную группу» ливенуортской тюрьмы.
* * *В один из сентябрьских вечеров 1945 года по радио передавали мою любимою музыку в исполнении Томми Дорси. Его тромбон умолк в двадцать часов. Пошли последние известия. Я хотел было уже снять наушники, но почему-то воздержался.
Диктор перечислял и комментировал политические события со всего мира. Какие-то несогласованности с русскими, криминальное происшествие в Германии: американский солдат из-за немецкой приятельницы убил свою жену. Корреспондент со смаком расписывал подробности случившегося. Затем начались сообщения из Вашингтона.
