Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона
Но все эти невзгоды не помешали Луизе, как храброму капитану, который скорее пойдет ко дну со своим кораблем, нежели покинет свой пост, оставаться твердой до последнего момента. Она хотела прямо и бесстрашно взглянуть в глаза человека, который ворвался со своими войсками в самое сердце Германии, и держать перед ним ответ за поведение герцога.
Наполеон не заставил себя долго ждать. После полудня 15 октября он вступил в веймарский дворец, где для него были приготовлены парадные покои. Сама герцогиня со своей свитой удалилась в боковой флигель дворца. Она вместе с министром фон-Вольцогеном встретила завоевателя наверху дворцовой лестницы, окруженная своими дамами, с полной достоинства и величия скромностью. Наполеон появился перед ней закутанный в знаменитую серую шинель, с маленькой треугольной шляпой на голове и без всяких знаков отличия императора и полководца; он кипел гневом против герцога и отнюдь не казался в милостивом расположении духа. Когда он поравнялся с герцогиней, он почти не обратил на нее внимания, лишь спросил, приостановившись на минуту, кто она такая. Когда она сказала ему, что она герцогиня Веймарская, он возразил ей лаконически: «В таком случае я очень жалею вас, сударыня». Что он будто бы закончил свою фразу словами: «Так как я уничтожу герцога», есть уже добавление разных составителей мемуаров. Затем Наполеон стремительно пронесся мимо герцогини, которая намеревалась по придворному этикету проводить его до его апартаментов, и скрылся в предназначенных ему комнатах.
Несмотря на это явное пренебрежение со стороны победителя под Иеной и Ауерштедтом, Луиза не преминула просить Наполеона об аудиенции, как ни тяжело это было для ее гордого сердца. Решаясь на этот шаг, она превозмогла в себе всю ненависть, которую питала к французам со времени революции и которую со времени казни герцога Энгиенского перенесла также и на Наполеона. С тонким дипломатическим тактом она осведомилась также о самочувствии императора, «этого, в ее глазах, авантюриста, который обращается как с равными себе с потомками стариннейших великокняжеских домов».
Ее просьба была исполнена. Наполеон встретил Луизу упреками и угрозами. «Как осмелился ваш муж вести со мной войну?» – был его первый стремительный вопрос. Спокойно и с достоинством Луиза изобразила ему положение Карла-Августа. Он, говорила она, не мог поступить иначе. Он уже двадцать лет находится на службе прусского короля и не мог покинуть его, если не хотел быть бесчестным человеком, в такой критический момент, – в момент нужды и опасности, когда королю пришлось бороться с таким могучим противником, как он, Наполеон.
Луиза сумела повести беседу с французским императором очень тонко, отнюдь не унижая своего достоинства и зная, что скрытая лесть всегда имеет свое действие. Она знала, что даже и действительно великие люди не лишены этой общечеловеческой слабости. Гнев Наполеона утих перед этим полным достоинства спокойствием и хладнокровием и уступил место более мирному настроению. Он спросил ее, почему же герцог не вступил на службу Австрии вместо Пруссии, и получил в ответ, что младшие ветви саксонского дома всегда следовали примеру курфюрста, а так как политика Фридриха-Августа Саксонского склонялась на сторону Пруссии, то герцог должен был последовать его примеру.
Император, по-видимому, удовлетворился ее объяснениями. Он беспрепятственно позволил ей изобразить ему отчаянное положение несчастной страны и отданного на разграбление города. Его уважение к этой женщине, которая обнаружила столько стойкости среди всех опасностей, на которую даже пушечный гром и приближение неприятельских войск не могли нагнать страх, казалось, возрастало с минуты на минуту. Ее величественное спокойствие, ее невозмутимое достоинство, с которым она ни на миг не теряла положения, заслужили ей в глазах Наполеона тайное удивление. Когда затем герцогиня попросила его прекратить грабеж в городе, он тотчас же отдал насчет этого соответствующее приказание. Наконец, ей удалось даже взять с него обещание простить герцога и не лишать его власти. Однако император дал это обещание под условием, что Карл-Август в двадцать четыре часа должен покинуть службу в прусской армии, вернуться в Веймар и отозвать контингент своего войска.
Подобные условия, разумеется, не могли возбудить много надежд в сердце Луизы, так как в подобный короткий срок невозможно было выполнить требований Наполеона, тем более что было даже неизвестно, где находится герцог. В то время как она у себя раздумывала о своей судьбе и судьбе своих близких, император приказал ей доложить, что придет к ней вечером отдать ей визит. При этом он точно выполнил весь придворный церемониал и представил герцогине всю свою свиту, что, впрочем, ему не помешало в течение разговора уронить несколько насмешливых замечаний по поводу ее супруга. Он тотчас же начал говорить о политических событиях и нашел снова в герцогине разумную слушательницу и наблюдательного критика. Наконец Наполеон счел своим долгом заявить герцогине, что не личный его произвол вызвал войну, а что он вынужден был к тому обстоятельствами. «Поверьте мне, сударыня, – прибавил он, – существует провидение, которое всем управляет; я только его исполнитель».
Наполеон продлил довольно долго свой визит к герцогине. Ему понравилось, что она так храбро защищала свою страну и своего мужа и ни разу не вышла из сдержанного тона. Ее скромная и вместе твердая манера держать себя произвела на него сильное впечатление, как ни мало он вообще любил так называемых «сильных женщин». Здесь он увидал разумную скромность вместе с благородной гордостью, возвышенным женским достоинством и непоколебимым мужеством, – свойства, дававшие Луизе силу противостоять такому человеку, как Наполеон, перед могучим гением которого дрожали даже мужчины. Если бы она повела себя вызывающе и надменно, то ей ни за что не удалось бы чего-либо добиться.
Когда, наконец, Наполеон вернулся в свои апартаменты, он сказал генералу Раппу, своему адъютанту: «Вот женщина, на которую даже две сотни наших пушек не могли нагнать страха!». Самой Луизе ее образ действия казался совершенно естественным, и когда ее друг мадам де-Сталь написала ей по этому поводу письмо, полное похвал, она отвечала ей: «Правда, я пережила тяжелые и страшные дни, в которых было много необычайного и которые оставили во мне неизгладимое воспоминание. Но я не считала себя вправе и не могла избежать этого, и так как не было ничего проще и естественнее, чтобы я осталась, то я и поступила так, как мне оставалось поступить при подобных обстоятельствах. Я, право, удивлена, что это мне ставится в заслугу».
