Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Из сочетаний закруглённых линий
Возникнет стих, как пёстрая змея.
Мохнатой тушью ляжет вечер синий,
И сочетанья закруглённых: линий
Совьёт в мечты, волненье затая.
И ярко выкуется жизнь твоя
Из сочетанья закруглённых линий.

Эти лилии пахнут дурманяще —
Восковые, немые цветы
Где найду своим мыслям пристанище,
Если лишним окажешься ты?

Если всё дорогое — унижено,
Если день мой на вечер похож?
И глядишь мне в глаза неподвижные,
Ты, моя не прощёная ложь.

Вечная, божественная мудрость,
Красота и роковые числа…
Ах, над этой книгой встрепенулась
Не одна беспомощная мысль!

Он, сверкнувший взором Иоанна,
Призрачной улыбкой Моны-Лизы,
В душу мне взглянул светло и странно,
Как глаза, опущенные вниз.

И, познав безумие желанья,
Он — как бог не созданного храма.
Ах, не одному лишь Джиованни
Душу он расколет пополам!

Пусть будет мир шуметь и волноваться,
Пусть будет падать созданная цель!
Я буду только кротко улыбаться,
Безропотно качая колыбель.

Из злой девчонки, дерзкой и капризной,
Стремившейся весь мир пересоздать,
Я стану самая простая в жизни,
И самая безропотная мать.

За детский крик, за тонкий луч лампадки
Всё брошу, что прошло передо мной.
И станет для меня такой чужой
Растрёпанная синяя тетрадка.

Не смотри в глубь расширенных глаз,
Не пугайся ни боли, ни страсти.
Не забрасывай хищные сети
С неизбежной истомой в крови.

Будь простой и покорной, не раз
В нервной боли сжимая запястья,
Не играй, как наивные дети,
В кущи райских садов не зови.

А, как жертву, без огненных: фраз,
Без иллюзии пышного счастья,
Повтори эту сказку столетий,
Эту тихую сказку любви.

Такой скучающей и молчаливой
Ведёт её судьба.
Она — мучительно самолюбива
И жалобно-слаба.

Проходят дни туманной вереницей
И плачет в них тоска.
По вечерам, над белою страницей
Дрожит её рука.

В её глазах — бессмысленно и скучно,
Душа её — мертва,
И потому так однозвучны
Её слова.

С гримасою развенчанной царицы
Беспомощно живёт
А что порой в душе её творится —
Никто не разберёт.

Глядит на всё с неискренним презреньем,
С беспомощной душой.
Вот почему с таким ожесточеньем
Смеётся над собой.

Пусть говорит, что ей во всём удача,
Что в жизни нет «нельзя»,
Ведь часто по утрам красны от плача
Бесслёзные глаза.

Ведь жизнь одна. Ведь юность хочет дани,
И некуда идти.
И даже нет лукавых: оправданий
Бесцельного пути.

Немного сентиментализма,
Сарказма и штрихов карандаша —
И вот та призма,
В которой преломляется душа.

Когда же мир одеть тревогой,
То он создаст мечту.
Ещё немного —
И жизнь совсем сорвётся в пустоту.

Да, я лгала, как лгут все женщины.
Был день мой жалок и суров.
Мне радость пышная обещана
Ненастьем зимних вечеров.

Я надевала платье синее,
Слагала однозвучный стих,
Я на столе чертила линии,
Тоску изображая в них.

А сердце билось зло и бешено,
Ненастный дождь стучал в окно,
И я лгала, как лжёт лишь женщина,
Когда ей больно и темно.

Как я устала ждать украдкой
И говорить себе: молчи…
Я там, на теннисной площадке
Бросала белые мячи.

Но надоело хохотать,
Бессмысленные слушать речи…
Я смутно знала, что опять
Настанет тихий, тёмный вечер.

Когда туман вставал с долин
В лукаво-грустный час заката
И красил воздух розоватый
Дуплистые стволы маслин, —

Я шла испытанной тропой,
Упрямо сдерживая слёзы,
Туда, где шелестят листвой
Колючие кусты мимозы.

И я узнала, что вдали
Вставал тяжёлый, тёмный вечер,
Зажгли огонь, — и все ушли,
И смолкли шорохи и речи.

Пустая темнота страшна,
Так странно-тихо за стеною…
Я молча села у окна,
Уж опьянённая тоскою.

О, эта страшная тоска!
О, эти медленные миги!
Лежала сильная рука
На переплёте скучной книги.

Слегка кружилась голова,
Скользнула книга на колени,
И пронеслись в воображенье
Тоской звучащие слова…

И задыхаясь, не дыша,
Я поняла, что всё отрава,
Что стала нищенкой лукавой
Когда-то сильная душа.