Евгений Глушаков - Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века
Заметим, что небесное светило и Владимир Владимирович беседуют на самом простецком, босяцком языке московских подворотен. Не иначе будет выглядеть диалог Маяковского и с «солнцем русской поэзии» Пушкиным в стихотворении «Юбилейное». Это его стиль. Более старательно и тактично станет поэт подбирать слова лишь однажды – в своей поэме-реквиеме «Владимир Ильич Ленин». И в этом скажется его пиетет по отношению к вождю Октябрьской революции и создателю первого в мире рабоче-крестьянского государства…
Едва поэт закончил чтение своего нового произведения «Необычайное приключение…», в котором перемешались: язычество и современная цивилизация, ода и лирика, гимн и сатира, присутствующие, не умея сдержать свой восторг, бросились к нему с поздравлениями. Маяковский проворчал: «Лезете целоваться, как алкоголики». А на самом деле был глубоко тронут.
Увы, чем лучше он писал, тем реже встречал такую вот искреннюю импульсивную реакцию на своё творчество. А вот явных и тайных недоброжелателей становилось всё больше и больше. Это через год после смерти Владимира Владимировича припомнит Луначарский слова Карла Маркса о том, что «поэты нуждаются в большой ласке». При жизни Маяковского об этом не подумал никто.
Сочинял Владимир Владимирович свои стихи, как и многие другие поэты, чаще всего на ходу. И шаг у него был широкий, и строка – вровень шагу. Вот он и разбивал эту строку на лестничные ступеньки, скрадывая её великанский эпический размах. И сочиняя, конечно же, бубнил, но, в силу голосовых данных, у него это получалось несколько громче, чем у прочих коллег. Город в таких случаях недоумённо оглядывался на верзилу, повидимому, разговаривающего с самим собой, и нередко узнавал в нём уже знаменитого поэта – Маяковского, а в его бессвязном говорении – рождающиеся стихи.
Агитационная заострённость «Окон РОСТА» не могла не сказаться на поэтическом творчестве Владимира Владимировича. Однажды подчинив свою поэзию идеалам и задачам революционной борьбы, однажды наступив «на горло собственной песне», Маяковский только усиливал и усиливал нажим своей тяжеловесной гигантской подошвы.
В 1922 году он опубликовал стихотворение «Прозаседавшиеся», заслужившее одобрение Ленина: «Не знаю, как насчёт поэзии, а насчёт политики ручаюсь, что это совершенно правильно». Двусмысленный комплимент. Поэту в пору бы и обидеться. Но Маяковский был польщён. Политическая востребованность значила для него куда больше всех лирических воплощений его таланта. Вот эти стихи:
ПРОЗАСЕДАВШИЕСЯ
Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет,
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождём дела бумажные,
чуть войдёшь в здание:
отобрав с полсотни —
самые важные! —
служащие расходятся на заседания.
Заявишься:
«Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени она». —
«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать —
объединение Тео и Гукона».
Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
«Через час велели прийти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил
Губкооперативом».
Через час:
ни секретаря,
ни секретарши нет —
голо!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.
Снова взбираюсь, глядя на ночь,
на верхний этаж семиэтажного дома.
«Пришёл товарищ Иван Ваныч?» —
«На заседании
А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома».
Взъярённый,
на заседание
врываюсь лавиной,
дикие проклятья дорогой изрыгая.
И вижу:
сидят людей половины.
О дьявольщина!
Где же половина другая?
«Зарезали!
Убили!»
Мечусь, оря.
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу
спокойнейший голосок секретаря:
«Они на двух заседаниях сразу.
В день
заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвояться.
До пояса здесь,
а остальное
там».
С волнения не уснёшь.
Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний:
«О, хотя бы
ещё
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!»
Кроме только что приведённого имеется у Владимира Владимировича немалое число и других стихотворений, построенных на диалоге. Есть и такие, которые было бы вполне естественно понимать, как авторский монолог, обращённый к читателю или некому третьему лицу. Всё это, как бы миниатюрные пьесы в стихах – явные проявления присущего поэту драматургического таланта.
Что же касается ленинского отзыва, то грубоватым стихам Маяковского с их железным ритмом и рубленными ступеньками Владимир Ильич, конечно же, предпочитал Лермонтова, Некрасова и прочих классических русских поэтов. А ещё любил Горация…
Похоже, что, будучи эстетически старомодным человеком, Ленин вообще недоумевал – где тут поэзия? Не потому ли годом прежде, при посещении ВХУТЕМАСА спрашивал у студентов об их отношении к творчеству Маяковского? То ли себя проверял – не отстал ли от литературных веяний эпохи? То ли – учащихся, их духовный уровень…
В 1923 году поэт добился разрешения издавать журнал «ЛЕФ» (Левый фронт), чтобы «агитировать нашим искусством массы». Его соратниками по «ЛЕФу» стали супруги Брик, Асеев, Кушнер, Арватов, Третьяков, Родченко, Лавинский. В первом номере журнала была опубликована поэма Маяковского «Про это». И хотелось Владимиру Владимировичу придать своему печатному детищу большую художественность, сделать популярным, однако же, помешала литературная групповщина. Увы, его сотрудники не слишком блистали талантами, и вызвать к журналу широкий, постоянный интерес вряд ли были способны.
А литературных групп в это время было – пруд пруди! Кроме наиболее заметных: символистов, акмеистов, футуристов, имажинистов и пролетарских поэтов: неоклассики, неоромантики, презентисты, обериуты, фуисты, беспредметники, нечевоки, эклектики, перевальцы… И у каждого направления – свои заскоки, свои амбиции. Да и журналы – тоже свои. Впрочем, групп могло быть и больше – по числу поэтов, но не каждый ощущал в себе силы заявить о собственной личной неповторимости.
Тем не менее, существовала поэтическая группа, состоявшая… из одного человека! Экспрессионизм. Посему и декларация этого направления, единственно Ипполитом Соколовым подписанная, имела эпиграфом библейское изречение: «Не бойся, малое стадо…» Очевидно, поэт Соколов был сам себе и стадо, и пастух …
Когда Маяковский попытался привлечь к сотрудничеству в «ЛЕФе» Есенина, тот потребовал выделить под своё руководство отдел, который назывался бы «Россиянином». Владимиру Владимировичу была чужда националистическая узость. Он предложил другое название – «Советянин». К тому же был против вхождения в журнал есенинского имажинистского окружения. Не сговорились.
