Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны - Пернелл Соня
В летние месяцы, проведенные на семейной ферме Боксхорн, Вирджиния заново училась ходить, борясь с назойливыми инфекциями и постоянным депрессивным фоном. Ей нравилось сидеть на веранде и помогать кормить овец, лошадей и коз. Но к ноябрю 1934 года ей уже не терпелось вернуться к работе. Вирджиния получила новую должность в Европе, на этот раз в Венеции, где, она надеялась, условия будут «лучше», чем в Турции, – стране, связанной с такими плохими воспоминаниями, что она зареклась посещать ее снова.
Ни сейчас, ни впоследствии на протяжении всей своей карьеры Вирджиния не просила – и не получала – никаких поблажек в отношении рабочей нагрузки. И лишь редкие приступы раздражительности в ее обычно «невозмутимом» поведении [15], часто характерные для того, кто сталкивается с невыносимыми разочарованиями, говорили о ее страданиях. Она пыталась замаскировать свою инвалидность широкими шагами, но даже в туфлях без каблука, которые она теперь была вынуждена носить, ее перекатывающаяся походка становилась заметной, когда она утомлялась. Подъем и спуск по лестнице по-прежнему представляли трудности, и, следовательно, Венеция, как вскоре поняла Вирджиния, едва ли была подходящим местом для человека, недавно перенесшего ампутацию конечности.
Лишенная автомобилей, Светлейшая Республика была городом для пешеходов. Вирджиния с ужасом смотрела на скользкие мощеные улочки и четыре сотни горбатых мостиков, большинство из них со ступенями, через 177 городских каналов. Она быстро придумала гениальное решение: ее каретой стала собственная гондола, украшенная великолепным золотым львом. Преданный местный житель, Анджело, помогал Вирджинии грести и ловил ее, когда «море было неспокойным» и делало «шаткой ее точку опоры» [16]. Она развивала умение собирать вокруг себя людей, которые изо всех сил старались ей помочь, попав под влияние ее обаяния и пораженные мужеством, с которым она справлялась со всеми преградами на пути.
Вирджиния поселилась в историческом палаццо, в квартире, с балкона которой открывался потрясающий вид на Гранд-канал. Она снова начала выходить в свет и достала из закромов прекрасный фамильный фарфор и серебро Холлов. Она также пригласила мать пожить с ней первые несколько месяцев, ведь Вирджинии могла понадобиться помощь: ее культя «плохо себя чувствовала» во влажной венецианской жаре. Возможно, отчасти причиной постоянного напряжения в доме стали их возобновившиеся споры по поводу решения Вирджинии снова найти работу вдали от дома, чего не поддерживала волновавшаяся мать. Как бы то ни было, несмотря на то, что они искренне любили друг друга, Барбара больше не приезжала в гости к дочери в Европу.
Несмотря на эти испытания, Вирджиния снова произвела впечатление на начальство в американском консульстве, занимавшемся визами, паспортами и репатриацией американских туристов, а также таможенными процедурами для бизнесменов. Отчаянно пытаясь доказать свою состоятельность, она вскоре стала выполнять более сложные задачи, которые обычно были прерогативой профессиональных дипломатов, а не клерков, и даже заменяла вице-консула во время его отсутствия. Она обнаружила, что лучший способ отогнать мрачные мысли – занять себя работой. Консул отметил, что Вирджиния редко отдыхала, работая даже по выходным, и никогда не позволяла своим физическим ограничениям мешать делу. Теперь Вирджиния предполагала, что, вероятно, никогда не выйдет замуж. Так что на первое место для нее вышла карьера, и она старалась быть в курсе всех политических событий. В ужасе от волны фашизма, поднимающейся вокруг, Вирджиния стремилась принять участие в дипломатических попытках ее остановить.
Это было время, когда только диктаторы, захватившие власть по всей Европе, казалось, давали надежду в разгар массовой безработицы и крайней нищеты. Гитлер, до недавнего времени вызывавший лишь благодушные смешки современников, говоривших, что у него ничего не выйдет, теперь стал канцлером Германии, и ему поклонялись миллионы. Италия, новый дом Вирджинии, была фактически однопартийным фашистским государством под управлением Муссолини, поддерживаемым бандами головорезов, известными как чернорубашечники [17]; в СССР безжалостную диктатуру установил Сталин. Такой экстремизм (как левый, так и правый), казалось, можно было наблюдать повсюду на фоне пропаганды, лозунгов и безжалостных манипуляций со стороны СМИ.
Во времена, которые в дальнейшем стали известны как «десятилетие лжи», правда и доверие пали жертвой атмосферы растущего страха, расизма, стыда и ненависти. Вирджиния оказалась в самой гуще событий, наблюдая за тем, как все более хрупкий идеал демократии не может найти сторонников с альтернативными решениями. Редким исключением была ее родная страна, где «Новый курс» президента Франклина Рузвельта предлагал программы чрезвычайной помощи в сочетании с созданием хорошо оплачиваемых рабочих мест. Вирджиния была сторонником Рузвельта и обучалась в Барнарде у одного из его советников, профессора Рэймонда Моли. Но, к ее разочарованию, Америка все еще опасалась ввязываться в то, что считала бесконечными европейскими дрязгами, и потому закрывала глаза на тревожные события в остальном мире. Несмотря на эстетически великолепное окружение Вирджинии, на таком глобальном фоне канцелярская работа в Венеции казалась ей удушающе незначительной.
В конце 1936 года Вирджиния решила еще раз попытаться стать дипломатом. Согласно правилам, после пяти лет службы за границей в качестве клерка Государственного департамента от нее больше не требовалось сдавать письменный экзамен и было достаточно собеседования. Уверенная, что это, наконец, сыграет ей на руку, в январе 1937 года она отплыла обратно в Соединенные Штаты, чтобы продолжить процедуру подачи заявления с одобрения своего начальства в Венеции и с большим оптимизмом в сердце. Теперь, когда ей исполнилось тридцать лет и она уже успела поработать в трех дипломатических миссиях, Вирджиния обладала ценным опытом и знанием местной политики. Но, к ее ужасу, заявление было сразу же отклонено, на этот раз со ссылкой на неясное правило, запрещающее ампутантам занимать дипломатические должности. Сначала она думала, что это просто временное препятствие, и потребовала серию встреч в Государственном департаменте, чтобы доказать, что увечье никоим образом не влияет на ее работу. Это была отважная, но обреченная кампания, и, подавленная, она вернулась в Венецию с растущим чувством презрения к правилам и их исполнителям.
Госсекретарь Корделл Халл вынес вердикт, но сторонники Вирджинии, многие из них ярые демократы, как и сами Холлы, были возмущены тем, что такое обращение с ней осталось безнаказанным. После нескольких месяцев и шквала переписки между различными влиятельными друзьями семьи один из них, полковник Э. М. Хаус, взял на себя задачу лоббировать интересы своей старой подруги в Овальном кабинете. Вирджиния, говорил он Рузвельту, была «удивительно умной и порядочной женщиной», которая «служила нашей стране» и стала жертвой «несправедливости». Несмотря на травму, она вела активный образ жизни, занималась греблей, плаванием, верховой ездой, и «продолжала свою работу», но тем не менее ей сказали, что она никогда не перейдет в дипломатический корпус. 4 февраля 1938 года президент Рузвельт попросил Халла провести брифинг по Вирджинии, которая, похоже, обиделась на такое особое к ней отношение. Президенту сказали, что травма Вирджинии мешала ее работе и что она не соответствовала требованиям дипломатической должности. Халл, по-видимому, проигнорировав восторженные отчеты из консульства в Венеции, предположил, что Вирджиния может сделать «прекрасную карьеру», но только если останется на уровне клерка. И да, Рузвельт преодолел собственный полупаралич, вызванный перенесенным полиомиелитом, и достиг самых высоких должностей. Но, как бы это ни было иронично, он не видел причин обсуждать этот вопрос дальше.
