Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны - Пернелл Соня

Вскоре после прибытия Вирджиния начала организовывать походы в болота с друзьями для охоты на бекасов. Рассвет в пятницу 8 декабря был ясным и мягким, и она готовилась к очередному насыщенному дню, взяв заветное ружье 12-го калибра, которое ей подарил покойный отец. В тот день охота шла успешно, и в группе товарищей царило сильное возбуждение; хотя в бекасов трудно попасть на лету из-за их сложной траектории полета. В Вирджинии всегда был силен дух соперничества, и, возможно, именно стремление первой поймать одну из этих скрытных птиц побудило ее не ставить ружье на предохранитель. Как бы то ни было, когда она перелезала через проволочный забор, протянувшийся по заболоченной местности вдоль зарослей высокого тростника, Вирджиния оступилась. Когда она падала, оружие соскользнуло с ее плеча и застряло в длинном пальто. Она потянулась к нему, но, схватив ружье, выстрелила в упор себе в левую ногу.

Медленно стекая по ноге теряющей сознание Вирджинии, кровь окрашивала мутные воды дельты, раскинувшиеся вокруг. Ранение было серьезным – выпущенная пуля была крупной и предназначалась для того, чтобы убить птицу мгновенно. Друзья Вирджинии отчаянно пытались остановить кровотечение с помощью импровизированного жгута, пока несли ее к машине и мчались в городскую больницу. Врачи в Смирне сработали быстро, и в течение следующих трех недель Вирджиния, казалось, приходила в себя и выздоравливала. Ее друзьям и коллегам в штаб-квартире Госдепартамента в Вашингтоне сказали, что через пару месяцев Вирджиния вернется к нормальной жизни. Но местные врачи еще не знали, что в открытую рану проникла опасная инфекция. Незадолго до Рождества состояние пострадавшей начало стремительно ухудшаться – пришлось в срочном порядке вызывать главу американского госпиталя в Стамбуле с двумя американскими медсестрами. К тому времени, когда они прибыли после 24-часовой поездки на поезде, ступня Вирджинии распухла и почернела; гниющая плоть источала зловоние, все тело пронзала жгучая боль. Американская команда тут же поняла, что дело приняло худший из возможных оборотов: развилась гангрена, и она быстро распространялась по голени. Без антибиотиков эффективного лечения не существовало, и все внутренние органы Вирджинии были под угрозой поражения. Женщина была уже на грани смерти, когда на Рождество хирурги ампутировали ее левую ногу ниже колена в последней отчаянной попытке спасти ей жизнь. Вирджинии было двадцать семь лет [10].

Ампутация прошла успешно, учитывая все обстоятельства, но, когда Вирджиния пришла в себя, ее охватила неизбывная тоска. Консульство Измира телеграфировало в Вашингтон, что «клерк Холл» «отдыхает с комфортом» и, как ожидается, придет в норму в течение двух или трех недель, хотя возвращение к должностным обязанностям займет гораздо больше времени. Но в те первые дни Вирджиния не могла представить, как она сможет жить дальше. Ее жизнь теперь сводилась к больничной койке и, что было еще хуже, к жалости окружающих. И как она сообщит эту новость матери, которая никогда не хотела, чтобы ее дочь уезжала так далеко, и которая уже потеряла своего любимого Неда? Вирджинии до конца жизни предстояло снова и снова заново проживать события рокового дня, калейдоскопом крови и страданий проносящиеся в ее голове, – она так и не смогла простить себя за эту неосторожность.

Американский консул Перри Джордж телеграфировал в Вашингтон с просьбой «максимально тактично» сообщить миссис Холл о происшествии с Вирджинией. Как и опасалась Вирджиния, получив ужасные новости о дочери, Барбара была безутешна. Вскоре о трагедии сообщили в прессе, но общественное сочувствие не слишком помогло Барбаре, парализованной страхом потерять своего младшего ребенка. Только 6 января она получила новости из Измира, что опасность миновала. Американский врач, наконец, вернулся в Стамбул с чувством выполненного долга – он спас жизнь своей пациентки.

Одиннадцать дней спустя снова зазвенел тревожный звоночек. Возникла новая инфекция – вероятно, сепсис – потенциально смертельное заражение крови. И опять в отчаянной борьбе за жизнь Вирджинии местные врачи вводили ей в колено загадочные сыворотки, пытаясь спасти его, при этом каждый час консультируясь по телефону с американцами в Стамбуле. Даже сегодня, в условиях современной медицины, состояние Вирджинии было бы признано критическим; тогда же ее шансы выжить стремились к нулю. Ежедневная боль при смене пропитанных гноем повязок на культе была почти невыносимой, и часто ее сердце болезненно заходилось.

Однажды ночью, в бреду от инфекции, распространяющейся по всему телу, Вирджиния в холодном поту увидела то, что всю оставшуюся жизнь описывала как «видение». Хотя ее семья осталась за тысячи миль от дома, у ее постели появился покойный отец с простым посланием: она не должна сдаваться. Нед сказал дочери, что «ее долг – выжить», но, если она действительно не сможет больше выносить своих страданий, он за ней вернется. И хотя Вирджиния не была религиозной в формальном смысле этого слова, она искренне верила, что Нед говорил с ней. Его слова остались с ней, придавая сил, и на протяжении многих лет она часто вспоминала о том, как он заставил ее бороться [11]. Так что она продолжила первую, но далеко не последнюю битву за свою жизнь. В одиночестве, если не считать призрака отца. Вирджиния чувствовала, что если после столь ужасных страданий она все-таки оправится, то наверняка сможет вынести все, что уготовит ей жизнь. Она не позволила бы своей Великой Ошибке встать у нее на пути. Ради своего отца.

Чудесным образом Вирджиния выжила, и консул, каждый день преданно навещавший ее, был поражен ее стойкостью. В конце концов Вирджинию перевели в более современную больницу в Стамбуле для реабилитации. За долгие недели восстановления она решила, что не позволит обращаться с ней как с инвалидом. В мае 1934 г. она настояла, вопреки советам врачей и работодателей, что должна вернуться на работу в консульство на следующий день после выписки. Это было ужасным решением. Врачи могли предоставить только самую примитивную и плохо подходящую Вирджинии деревянную ногу, так что ей приходилось пользоваться костылями: после долгих месяцев в постели даже короткие периоды ходьбы быстро утомляли. Ситуация с медицинским наблюдением в Смирне оставляла желать лучшего, а боль от раны все еще приносила ужасные мучения. В кои-то веки Вирджиния почувствовала себя опустошенной так далеко от дома. Результатом этого стал физический и эмоциональный срыв. «Сложилась ситуация, которую я предвидел и которой пытался избежать, но мисс Холл не осознавала, какие трудности ей предстояли, – телеграфировал консул Перри в Государственный департамент в Вашингтоне. – Этот эксперимент был болезненным для всех нас» [12]. Вирджиния исследовала свои пределы, но вместе с этим и глубину решимости выйти за них.

Через несколько дней Вирджиния уже находилась на корабле, плывущем обратно в Соединенные Штаты, а месяц спустя, 21 июня, она прибыла в Нью-Йорк, где встречающая ее на пирсе семья наблюдала, как она осторожно хромает в их сторону. Ее госпитализировали для серии так называемых «восстановительных операций», почти наверняка включающих в себя отрезание большей части ноги, чтобы избежать некротизирующих инфекций, и установку нового протеза. И хотя по меркам 1930-х годов протез был современным, он был довольно неудобным и держался за счет кожаных ремней и корсета вокруг талии [13]. В жаркую погоду эти ремни сильно натирали, а культя покрывалась волдырями и кровоточила. Несмотря на то, что протез был полым, крашеная деревянная нога с алюминиевой ступней весила добрых восемь фунтов [14]. Любые перемещения становились буквально проверкой на выносливость, так что Вирджинии пришлось забыть о любимых занятиях спортом на природе. Боль будет сопровождать ее до конца жизни.