Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Молчание мне сказку рассказало,
Мне что-то нашептала тишина.
Ведь для меня здесь веяла весна.
Я прежде этого не понимала.

Ведь для меня — немая гладь канала.
Весёлый воздух, утро, тишина,
И на песок приникшая волна.
Мне этого казалось слишком мало.

А дома, жарким солнцем разогрета,
Весь день не говорила я ни с кем.
Сидела в темноте, не зажигая света.

Потом я стала думать о тоске.
И вот теперь, как ветер на песке —
Весь вечер буду рисовать сонеты.

Я ехала по пальмовой аллее
На быстром, словно конь, велосипеде.
Мне дул в лицо солёный ветер с моря
И солнце жгло меня своим лучом.
Там, как всегда, какой-то резвый мальчик
Учился ездить на велосипеде,
И падал, не умея руль держать.
И бегала за ним толпа мальчишек,
Придерживая за седло.
Когда-то по узорной тени листьев
И я здесь так же начинала ездить
Там, где теперь несусь легко и смело,
Одной рукой придерживая руль.
…На пляже вырос длинный ряд кабинок.
Едва шуршало ласковое море,
И раздавались радостные крики,
И громкий смех, и звонкие слова.
Я повернула влево, где дорога
Была покрыта пылью и камнями.
Дома теснились, как грибы. И дети
Играли на пустынной мостовой.
И толстая, босая итальянка
На куст колючек вешала бельё.
Я въехала на ровную дорогу
И быстро заскользила по асфальту.
С небес безоблачных жгло солнце,
И раскаляло камни мостовой.
По главным улицам я ехала одна,
Лишь в угловых кафе и шумных барах,
На ровном тротуаре, под навесом,
Сидела публика у маленьких столов
С бокалом ледяного пива.
А у дверей высокого костёла
Шумела пёстрая, воскресная толпа.
Мелькали канотье, пестрели банты
И голубые шапки офицеров,
И яркие костюмы хрупких женщин,
И белизна открытых рук и плеч.
Я быстро ехала на треугольник,
Где гордо к нему устремлялись пальмы
И где вокруг извозчики лениво
Под козлами дремали на жаре.
Не встретив там того, кого искала,
Я снова быстро повернула к морю.
Завешены витрины магазинов,
На тротуарах не было прохожих,
Пыхтя, не ползали автомобили,
Навстречу никого не попадалось,
И улицы, напуганные зноем,
Так были странно глухи и пустынны,
Пустынны — как душа моя пустынна.
Способная вместить в себя стихии,
И жгучесть солнца, и дыханье ветра,
И шорох моря, и напевы слов, —
Как та душа, которая преступно
Не сберегла случайного богатства.

Всё бежим — и не убегаем,
Будто белка в колесе.
Отчего — и сама не знаю —
Вдруг мне вспомнилось Туапсе.

Вечер. Берег мокрый и низкий.
И в душе бессильная месть.
Миноносец из Новороссийска
Нам принёс роковую весть.

И ушли мы — но не укрылись,
И к концу четвёртой весны —
В безнадёжном тупом бессилье
Снова ждём могучей волны.

Среди белых шоссе Бизерты
Слишком тихих дней и не счесть.
Вдруг принёс роковую весть
Из Парижа листок газеты…

Стучали колёса:
«Мы там… мы тут…»
Прицепят ли, бросят,
Куда везут?

Тяжёлые вещи
В тёмных углах.
На холод зловещий
Судьба взяла.

Тела вповалку
На чемоданах.
И не было жалко,
И не было странно.

Как омут бездонный,
Зданье вокзала,
Когда по перрону
Толпа бежала.

В просторных залах
Валялись солдаты…
Со стен вокзала
Дразнили плакаты.

На сердце стоны:
Возьмут. Прицепят.
Вагоны, вагоны —
Красные цепи.

Глухие зарницы
Тревожных боёв.
Тифозные лица
Красных гробов.

Свистки паровозов,
Грязь на путях.
Берут, увозят,
Кого хотят.

Куда-то увозят
Танки и пушки…
Кругом паровозы,
Теплушки, теплушки.

Широкие двери
Вдоль красной стены.
Не люди, а звери
Там спасены.

Тревожные вести
На мокрых путях.
Безумие мести
В сжатых руках.

Лишь тихие стоны,
Лишь взгляд несмелый,
Когда за вагоном
Толпа ревела.

Сжимала сильнее
На шее крестик.
О, только б скорее,
О, только б вместе!

Вдали канонада.
Догонят? Да?
Не надо, не надо!
О, никогда!

Прощальная ласка
Весёлого детства —
Весь ужас Батайска,
Безумие бегства.

Как на острове нелюдимом,
Жили в маленьком Туапсе.
Корабли проходили мимо,
Тайной гор дразнило шоссе.

Пулемёт стоял на вокзале…
Было душно от злой тоски.
Хлеб по карточкам выдавали
Кукурузной жёлтой муки.

Истомившись в тихой неволе,
Ждали — вот разразится гроза.
Крест зелёный на красном поле
Украшал пустынный вокзал.

Было жутко и было странно
С наступленьем холодной тьмы.
Провозили гроб деревянный
Мимо окон, где жили мы.

По-весеннему грело солнце,
Тёплый день наступал не раз.
Приходили два миноносца
И зачем-то стреляли в нас.

Были тихи тревожные ночи,
Чутко слушаешь, а не спишь.
Лишь единственный поезд в Сочи
Резким свистом прорезывал тишь.

И грозила кровавой расплатой
Всем, уставшим за тихий день,
Дерзко-пьяная речь солдата,
В шапке, сдвинутой набекрень.