Все цвета любви - Бернард Каролин

Быстрее, пока образ в голове не исчез! Она схватила лист бумаги, немного подумала и потянулась за углем, чтобы сделать набросок, пока вдохновение не ушло.

На следующее утро она сразу же отправилась в студию, разминая по пути пальцы и потягиваясь. Мольберт уже ожидал ее. Художница отрегулировала его так, чтобы свет падал под нужным углом, а затем умелыми движениями смешала краски и перенесла эскиз, сделанный накануне вечером, на холст. С каждым штрихом она чувствовала, как к ней возвращается сила. Вдруг стало легче дышать. Из груди вырвался облегченный вздох. Фрида рисовала уже час или два, когда ее внимание привлек шорох. Это была одна из ее кошек. Питомица обошла студию, высоко задрав хвост, а затем взобралась на освещенное солнцем кресло и уставилась на хозяйку широко расставленными глазами.

— Тебе нравится, как тут тихо и мирно? — спросила кошку Фрида.

Животное смотрело на нее не мигая.

— Так, посиди-ка еще, — попросила Фрида, подбирая нужную кисть. Ей пришло в голову поместить кошку на картину. Она будет сидеть на левом плече Фриды и смотреть на черную колибри, будто собирается на нее наброситься. На другом плече художница изобразила одну из своих обезьянок, играющую с терновой веткой, которая впивалась в шею хозяйки.

Да, теперь все правильно. Фрида любила окружать себя домашними животными и поэтому часто рисовала их. Она начала тихонько напевать себе под нос.

Когда дошло дело до самой сложной в эмоциональном отношении части, Фрида, немного подумав, взяла швейную иглу и вонзила ее в палец. Понаблюдав, как выступает и медленно стекает по коже кровь, она выдавила еще несколько капель прямо на холст, там, где шипы вонзались в шею. Но эта кровь служила всего лишь символом той боли, которую она ощущала. На холсте раны были не так глубоки, как в жизни, но картины помогали Фриде преодолеть настоящие травмы. И самый тяжелый удар, как и прежде, нанес Диего. Что изменится, когда они разведутся? Будет ли она видеть его хотя бы время от времени? Сможет ли говорить с ним? Ведь они всегда общались, даже живя порознь.

После напряженной многочасовой работы Фрида еле держалась на ногах и все-таки жалела, что за окном уже начало смеркаться и в студии стало слишком темно. День, проведенный у мольберта, вдохнул в нее новую жизнь. Художницу радовал сегодняшний успех.

Она мыла кисточки, когда услышала за спиной шаги Диего.

Фрида быстро прикрыла мольберт платком: пока ей не хотелось говорить о картине и смысле символов.

Но Диего даже не поинтересовался, над чем работает жена, что ее расстроило.

— Я иду на концерт сегодня вечером. Не хочешь присоединиться? — неожиданно спросил он.

К собственному удивлению, Фрвда согласилась.

— Полетт и Лупе тоже будут там, — осторожно добавил Ривера.

— Ну и что? — отозвалась она. — Ты иди, а мне нужно переодеться. — Она указала на испачканное красками рабочее платье.

Фрида специально опоздала, приехав, когда концерт уже был в полном разгаре. Но она не стала красться как мышь, а смело вошла в ложу Диего, звеня всеми своими колокольчиками и драгоценностями. В этот момент никто не смотрел на сцену: все взгляды были устремлены на нее. Она опустилась на свое место с отстраненно-надменным выражением лица, как настоящая королева. Никто не должен знать, что она страдает!

Однако, когда Фрида торжествующе взглянула на Диего, сердце у нее замерло от страха. В глазах Риверы она прочла гнев. Или даже жалость? Раньше ему нравились ее провокации, а теперь, казалось, он был раздражен. За весь вечер Диего не обмолвился с ней ни единым словом, зато вовсю флиртовал с Полетт. Домой Фрида вернулась в ярости. Она смотрела в зеркало и спрашивала себя: «Куда подевался томный взгляд, очаровывавший любого? Где сочетание невинности и нахальства, которое покорило Диего? Я брошенная женщина, мне тридцать два года. Мое тело изломано и покрыто шрамами от операций. На одной ноге нет пальцев, туловище заковано в корсет. Кто полюбит этот усталый полутруп?»

Она задохнулась от ужаса. Неужели стало слишком поздно для любви? Любви, которая так ей нравилась, для ночей нежности и страсти, для признаний шепотом, для вожделения. Неужели все это безвозвратно исчезло? На глаза невольно навернулись слезы.

Ей нужно было поговорить с кем-то, кто знал ее другой и любил. Она набрала номер Ника в Нью-Йорке. Прошла чуть ли не целая вечность, прежде чем он снял трубку.

— Фрида, сейчас середина ночи. — Голос Мюрея звучал недовольно, и Фрида поняла, что совершила ошибку.

— Я нарисовала для тебя картину: мой портрет с терновым ожерельем на шее. Не хочешь купить? — спросила она с тяжелым сердцем.

— Терновое ожерелье? Не слишком радостно.

— А мне сейчас тоже не слишком радостно.

— Ты пила?

Она различила раздражение: Нику не нравилось, когда она много пила.

— Только пару коктейлей в антракте концерта. Это имеет значение?

— Фрида, — его голос звучал беспомощно, — что тебе нужно?.

— Отправь мне обратно подушку, которую я вышила для тебя. Не хочу, чтобы на ней спала другая. И не разбрасывай повсюду мои письма. — Она помолчала, а потом тихо добавила: — Люби меня, Ник.

— Я люблю тебя, Фрида, — ответил Мюрей с искренней нежностью. — Люблю, как не любил никого в жизни. Но я скоро женюсь.

Фрида кивнула. Она знала, что рано или поздно это произойдет. Еще один удар. Еще один знак, что пора сдаться.

— Желаю тебе удачи. Прости, что позвонила. Больше я тебя не потревожу. — С этими словами она повесила трубку, но тихий щелчок долго отдавался эхом в ушах.

На столе стояла бутылка коньяка, которую она привезла из Парижа. Вообще-то это был подарок для Диего. Вспомнив об этом, она разозлилась и потянулась за бутылкой. Черт, куда подевался стакан? Неважно. Она даже не стала искать.

— Твое здоровье, Фрида! — выкрикнула она и хлебнула из горлышка.

Алкоголь обжег желудок. Она тут же сделала еще один глоток, и сразу стало легче. По телу разлилось приятное тепло. Она слегка покачнулась и рухнула на стул перед туалетным столиком.

Как же случилось, что ее жизнь сошла с рельсов? На Фриду внезапно навалилась такая усталость, что не хватало сил даже разобрать прическу. Стоило поднять руки над головой, как они налились тяжестью, будто держали слона. Ей удалось лишь вытянуть несколько косичек из прически и расплести их. Бросив эту затею, Фрида одним небрежным движением стерла с лица румяна и помаду. «Все равно что снять маску, которую я надеваю каждый день», — подумала она, заправив распущенные волосы за уши и приблизив лицо к зеркалу. В ярком свете она отчетливо видела морщинки вокруг глаз и рта, вобравшие в себя боль и разочарование последних недель. Напряженный взгляд выдавал уязвимость, щеки слегка ввалились. Это лицо было не для публики. На следующий день Фрида снова спрячет его под маской, заслонит замысловатой прической и разноцветным нарядом. При встрече с ней люди должны останавливаться и в изумлении смотреть ей вслед. Никто не должен знать, что скрывается под маской.

Она снова приблизила лицо к зеркалу. Из груди вырвался сдавленный стон. Что за женщина сейчас смотрит на нее темными всепоглощающими глазами? Это женщина, которую Диего любил, но больше не любит. Кто она без него?

Не раздумывая, она схватила большие ножницы, которыми обычно кроила наряды, и отхватила толстую прядь волос. А потом еще одну. Ножницы с тихим посвистыванием кромсали волосы, как плотную ткань. У Фриды появилось странное ощущение, будто срезанные пряди, как живые, свиваются кольцами у ее ног. Но она почувствовала облегчение: стало проще поднимать голову. Немного холодило затылок, который раньше был скрыт под толщей кос, и в то же время Фрида знала: лишившись волос, она распрощалась с прежним «я». Той женщины, которую любил Диего, которая носила яркие платья и очаровывала всех вокруг энергией и жизнерадостностью, больше не существует. Фрида схватила последнюю длинную прядь и решительно отрезала ее.

Дальше пришел черед одежды. Она начала срывать с себя блузку и юбку. Затрещало кружево, отлетела в сторону пуговица, но Фрида не обращала на это внимания. И блузку, и юбку она затолкала в глубь гардероба. Потом достала один из огромных костюмов Диего, который висел в шкафу, словно насмехаясь над ней. Горько улыбнувшись, Фрида начала натягивать костюм. Слишком широкие брюки она затянула ремнем. Руки утонули в рукавах пиджака.