Александр Житинский - Дневник maccolita. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.
Я не буду ничего чистить. Все свидетельства «за» и «против» сохраняются для потомства. Историю не переписывают. Но поляризация, о которой я хотел сказать своей аллегорией о неустойчивости самолета с лопастями вместо крыльев, наблюдается очень четко. Как заводишь разговор о детях или о птичках, все кажутся нормальными, милыми, вменяемыми единомышленниками. Но стоит о России, евреях, политике – тут же все разбегаются в разные углы и начинают оттуда стращать, вещать и верещать. И если бы не доставшееся мне от матушки чувство юмора, а от отца невъебенной силы ум, я мог бы свихнуться.
Но злобы нет. Приходите, ищите, перетряхивайте ленты. Всех люблю. Только одних как верных друзей, а других просто как забавные экспонаты жизни.
Кстати о самолете. Подумалось вдруг, что та весомая часть народа, которая сеет, пашет, печет булки, крутит баранки и грызет сушки, а также хохочет на концертах Петросяна и Задорнова, ходит голосовать за Путина и которая, по моей прикидке, создает пока остойчивость самолета, летит совсем на другой машине. И похоже, в другую сторону.
А мы на своем легком, утлом, почти невесомом воздушном суденышке, размахивая маленькими кулачками, летим в тартарары, считая себя солью земли, а тех, пашущих, – быдлом, зомбированным электоратом и бешеными собаками (тм).
Привет от Быкова
12 февраля
Потерял из виду Быкова, телефон не отвечал, а Быков, оказывается, в Штатах. Прислал большое письмо. Читает там какие-то лекции, сочиняет стихи и следит за нашими баталиями.
А меня наши баталии утомили и опустошили. Не люблю, когда нервно и взвинченно. Не люблю ходить и придумывать аргументы, как «размазать» противника по стене. Мне это не доставляет удовольствия. Не люблю видеть людей, к которым отношусь нежно, по другую сторону баррикады, а других, к которым отношусь с опаской, – по ту же, где и я.
Да и баррикады ненавижу, если честно. Особенно возведенные в голове.
Голова должна быть без баррикад.
Я люблю хвалить, люблю поддерживать мысли собеседника. Когда их поддерживаешь, они не падают, держатся друг за друга и вместе добредают до какой-нибудь светлой гавани. А когда лаешься, они никуда не добредают и, ощетинившись, рычат на пороге, как бешеные собаки. Ведь в любом из нас можно найти то, за что нас можно хвалить и любить, как и то, за что можно ненавидеть. Но ненавидеть все равно не надо.
Я надеюсь, что все мы желаем блага России и верим в ее будущее. За исключением тех, кто уверен, что ей вот-вот наступит PIZDETS, как они выражаются. И хотя мы по-разному видим пути к этому благу, нам важно не перебить друг друга, споря о правильности этих путей.
Милой
8 марта
…Милая моя, родная. Ты спишь сейчас, а над тобою кружатся веселые ангелы нашей любви. Той любви, которой не было и нет в этом мире, той любви, рассказать о которой нельзя никакими словами.
Ты прекрасна, и это все, что я о тебе знаю. Ты волшебна, воздушна и искренна. Ты терпишь меня, ты миришься со мной, хотя мне это никак не удается. Ты странное чудо, которое послал мне Господь, когда я утомился от скитаний.
Я люблю тебя, хотя не смею задуматься о том, знаю ли я это чувство.
Я люблю тебя.
Запоздалое открытие
17 марта
Нет, что ни говорите, а бывают женщины, в которых не то чтобы влюбляешься с первого взгляда – такое случается часто, – а готов чисто по глазам, ничего еще не зная о ней, предложить сразу руку, сердце, кошелек и жизнь.
При этом откуда-то берется необъяснимая уверенность, что это правильно и ошибка исключена.
Красота тут ни при чем. Только глаза.
Прогулки с Бродским
20 марта
Посмотрел наконец 1-ю серию фильма «Прогулки с Бродским».
Бродский и Рейн в сопровождении маленькой съемочной группы бродят по Венеции. Бродский рассказывает, читает стихи. Рейн практически безмолвен. То есть, вероятно, он что-то говорил, но в фильм это не вошло. И это правильно. Мне приходилось пару раз общаться с Рейном в одной компании, он произвел странное впечатление. Более не буду. Абсолютно неадекватная Бродскому фигура.
Еще раз убедился, что в Бродском больше всего люблю даже не стихи его, которые мне нравятся очень выборочно, но среди них есть действительно гениальные, а совершенно удивительное его отношение к стране, которая его изгнала, и особенно к ее народу, который его, в сущности, не знал и не знает. Очень правильное отношение к народу, и в фильме он об этом отношении говорит.
Ни интеллигентского снобизма, ни интеллигентского сюсюканья и «любви к народу». Но поразительное ощущение единства через язык. Он прямо говорит, что, когда по утрам в ссылке он получал наряд на работу и шел куда-то делать эту работу, он думал о том, что сейчас миллионов сорок человек в России тоже, как и он, идут делать свое нелегкое дело. И он ощущал с ними связь и единство.
Надо иметь смелость, чтобы так сказать. И надо иметь смелость так чувствовать.
Сон
30 марта
Некогда даже сон вчерашний записать.
Поскольку сегодня сна нет ни в одном глазу, пишу старый.
Будто мы где-то далеко на Севере, на каком-то острове в районе Гренландии с довольно большой литературной делегацией. Принимает нас мой шведский друг Петер Курман. Из делегации никого не помню, но помню, что много детей почему-то. Гораздо больше, чем взрослых. То есть взрослых человек 7, а детей вдвое больше примерно. И я всеми руковожу, конечно.
Неизвестно, что мы там делали, но помню, что купили какую-то дуру в деревянной упаковке весом в несколько тонн. Такой грубый ящик в форме куба со стороной в два метра. И его за нами возят на салазках. А там типа станок печатный, офсетная машина.
И я непрерывно думаю – как же мы эту дрянь попрем домой? А переть надо корабликом до Норвегии, чтобы там пересесть на теплоход. В самолет эту дуру не возьмешь.
Петер тоже озабочен нашим выпроваживанием и говорит, что, мол, отсюда ходит регулярный кораблик, но там столпотворение, билетов не достать и неизвестно, возьмут ли станок. Но есть, мол, еще кораблик, которым управляют моряки, пережившие крушение. Тонувшие, то есть, но недотонувшие. При этом он почему-то называл их утопленниками.
Когда он это рассказал, коллеги категорически отказались на таком корабле с утопленниками плыть. И вот мы идем на пристань гурьбой, за нами волокут станок. Неужели у них тележки не было на колесиках? Волоком тащат. И я потихоньку вынашиваю мысль: да бог с ними, с утопленниками! Может, поехать на их корабле? Тонули, но не утонули же! Там просторно, никто с ними плыть не хочет, билеты есть.
Приходим, я собираю группу и говорю:
«Вот что, друзья. Вы видите, есть два корабля. Один обычный, а вторым управляют бравые моряки, сумевшие выжить в сложнейшей обстановке крушения. На каком мы поплывем? Я предлагаю решить вопрос голосованием, это демократично. Голосуют все. Голоса детей тоже считаются!.. Кто за то, чтобы плыть на корабле с недотонувшими, так сказать, матросами?»
