Бэри Ковард - Оливер Кромвель
Он надеялся, что Карл X «исправит эту потерю… он не сомневался, что со своей стороны готов внести все возможные средства для продолжения этой работы»[302].
Однако необходимо сделать два предостережения перед тем как принять, что эти стремления делают справедливой критику, подобную критике Безела, внешней политики Кромвеля. Оба они исходят из отождествления управления Кромвеля внешними делами с его «внешней политикой». Первое замечание состоит в том, что (как мы видели) решения по международным делам принимались не исключительно Кромвелем, а после совещания с Советом. Второе — в том, что «политика» в смысле последовательного ряда решений, основанных на внимательно рассмотренных согласующихся принципах, не отражает способа управления дипломатией во время протектората (возможно, и в любое время). Решения принимались под большим давлением, когда Кромвель и его советники и консулы были обременены многими другими вопросами, безнадежно устали, переутомились от чрезмерной работы, как доносили в нескольких случаях иностранные послы. Кромвель, ка сообщал Бонд 18 апреля 1656 года, «сидел с утра до ночи с некоторыми своими советниками, обсуждая важные дела, не отводя времени даже для еды или питья[303]. Позже, в июне 1656 года, Кромвель и его советники справлялись с внешними делами среди большого спора с генерал-майорами о созыве парламента. «Они так сильно заняты, — писал венецианский посол примерно в то время о Кромвеле и его консулах, — что они не знают, на какой путь стать, и у протектора нет времени, чтобы позаботиться о своем доме»[304].
Почти то же самое, возможно, было и в другие периоды существования протектората.
В этих обстоятельствах более полезны подходом к управлению внешними делами был предложенный Дж. Эллиотом, когда он писал об управлении Францией и Испанией:
«Традиционная формулировка мотивации внешней политики государственных деятелей начала XVII века в терминах конфессионализма или государственной целесообразности может быть неправильно понята. (Ришелье и Оливарес) не могли принять ни одну из этих крайних позиций. Они были вынуждены действовать наилучшим образом в серой сфере компромисса, казуистики и двусмысленности, взвешивая политическое преимущество, против религиозных склонностей и указаний совести»[305].
Кромвель достиг политического мастерства с тех пор, как он был наивным членом парламента в 1640–1641 гг., и оно сделало его пригодным для мира международной дипломатии, охарактеризованной этой цитатой. Решения принимались Кромвелем и другими часто в спешке и всегда под влиянием смеси сложных мотивов, и никогда только из-за религиозной идеологии или только из-за национальных интересов.
Кромвелевскими отношениями с голландцами, конечно, управляла смесь мотивов. Слингсби Безел считал, что договор Вестминстера, завершивший англо-голландскую войну в апреле 1654 года, был «разрушительным» для английских интересов, так как Кромвелем управляли его надежды на создание союза протестантских наций, чтобы обеспечить мир с главными торговыми соперниками Англии на слишком мягких условиях. Однако Кромвелем и Советом руководили и другие соображения, кроме религии, во время переговоров с голландцами. Они были особенно заинтересованы в невозобновлении дружбы Оранж-Стюарт, которая могла бы побудить голландцев оказать помощь роялистскому вторжению в Англию. Голландцы даже согласились на секретный пункт, включенный в договор, обязывающий их никогда не позволять члену семьи Оранж становиться губернатором Объединенных Провинций. Кромвель и его советники были также осведомлены о том, что, если война продолжится, то голландцы, возможно, объединятся с Данией и посредством этого сохранят торговые привилегии на Балтике в ущерб английским торговцам. Мир с голландцами, фактически, вновь открыл Балтику для английского флота, и вскоре после этого послы Кромвеля достигли англо-датского коммерческого договора, дающего английским кораблям равные права с голландцами для прохода в Балтику через пролив Зунд.
Английские отношения с Испанией в 50-е годы также нельзя рассматривать с позиции идеологии, выступающей против национальных интересов. Рядом с несомненным религиозным рвением, склонившим его к спору в Совете за войну против Испании, были надежды Кромвеля на извлечение выгоды от захвата испанских кораблей с сокровищами и на то, что военный флот, бездействующий после голландской войны, сам окупит себя, дав работу излишним «160 кораблям, хорошо снаряженным для плавания в море». Безопасность также как обычно имела главное значение в умах протектора и его советников и, возможно, к изменению мнения в Совете после многих споров в пользу сближения (первое было сделано в октябре 1655 года с помощью оборонительного договора) с Францией и за войну с Испанией привело то, что Франция была гораздо более мощным исходным плацдармом для вторжения Стюарта в Англию, чем более отдаленные берега Испании. Когда связи с Францией укрепились наступательным договором в марте 1657 года, для Кромвеля главной стала надежда, что объединенная кампания против испанцев в Фландрии приведет к захвату Дюнкерка (который произошел в июне 1658 года) и, таким образом, обеспечит успешное сопротивление любым стюарто-испанским угрозам английской безопасности с другой стороны Ла-Манша.
Мечты Кромвеля о поддержке Карла X как нового Густава-Адольфа в протестантском крестовом походе против католиков в южной Европе и его близкая дружба со шведскими послами в Лондоне Бондом и Койетом приводят некоторых исследователей к тому, что они изображают Кромвеля человеком, обманутым дипломатами, которые играли на его религиозных стремлениях. Но переписка шведских послов с Карлом X показывает, что Кромвель и его советники были ловки в сопротивлении соблазнительным шведским предложениям для того, чтобы вступить в союз со Швецией, позволив, таким образом, Карлу X играть решающую роль на Балтике. Англо-шведский торговый договор был подписан в июле 1656 года, но переговоры о полном союзе никогда не состоялись.
Кромвель и его советники отказались принимать какую-либо сторону в развивающейся ссоре между Швецией и Данией, выросшей до открытой войны в 1657 году; и Кромвель вместе со своим послом Филипом Медоусом играл ключевую роль в обеспечении мира на Балтике с помощью «Договора Роскилда» в феврале 1658 года, сохранившего равновесие между Швецией, Данией, Англией и Голландией на этой торговой площади, такой необходимой всем этим северным странам.
Более ясным и менее противоречивым, чем мотивы, определяющие английскую внешнюю политику в 50-е годы, является прямой способ, которым Кромвель и его советники использовал^ как вооруженные силы, так и дипломатическое влияние в международных делах. Последнее исследование Бернарда Кэппа кромвелевского военно-морского флота показывает, что Кромвель продолжал начатую «охвостьем» политику создания чрезвычайно мощных военно-морских сил. В 1655 году протектор и его советники присутствовали при пуске на воду нового корабля «Нейзби», на котором, как отметил роялист сэр Джон Эвелин, в качестве носового украшения был «Оливер на лошади, топчущий ногами шесть народов: шотландцев, ирландцев, голландцев, французов, испанцев и англичан… Слава, держащая лавры над его обиженной головой, и слова «С нами Бог».
