Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся
Было удивительно приятно осознавать, что они все еще мне доверяют.
Совершенно неожиданно я повстречался в Черткове с младшим лейтенантом Монтрезором, начальником моего отделения в офицерской школе в Монкальери. Он до колен замотал частично обмороженные ноги кусками одеял, поверх которых приладил мешковину. Со стороны казалось, что он носит такие необычные сапоги.
Однажды вечером, когда я был у него, в нашем секторе раздалось подряд несколько взрывов. Изба Монтрезора находилась в другом секторе. Обеспокоенный, я поспешил к своим. К счастью, никто не пострадал. От взрывов остались только глубокие черные воронки.
* * *
В эти дни до нас дошло известие о смерти моего старого знакомого, заведующего пищеблоком Калифано. В свое время он подарил мне два носовых платка, которыми я до сих пор пользовался. Он был убит взрывом гранаты, когда выполнял свои прямые обязанности - готовил пищу для солдат. Это произошло неподалеку от того места, где был похоронен Занотти.
Друзья уходили один за другим...
* * *
Начиная с 10 января обстановка изменилась. Русские прекратили обстрелы.
Дни сменяли друг друга, а враг не предпринимал никаких действий. Даже немцы, несмотря на свою всегдашнюю невозмутимость, были озадачены. Немецкий офицер связи, говоривший по-итальянски, рассказал мне, что, скорее всего, русские готовят для нас какой-нибудь неприятный сюрприз.
Мы, итальянцы, расценили непонятное поведение русских совершенно иначе. В наших сердцах возродилась надежда! Ходили слухи, что русские, переправившиеся через Дон, сами оказались под угрозой окружения, поэтому спешно отводят свои силы в северо-восточном направлении.
Генерал X, проявлявший неизменную сдержанность на совещаниях старших офицеров, на этот раз был весел и настроен весьма оптимистично. Начали даже называть сроки, когда к нам подойдут свежие силы и освободят дорогу: через семь дней... через пять дней.
Я начал верить в будущее. Тем более, что звуки далекого боя где-то на западе постепенно приближались, становились все слышнее.
В том уголке наших душ, который пока еще был жив, снова поселилась надежда.
* * *
Однажды утром к нам в избу заглянул карабинер, охраняющий склады. Он сказал, что во время своего дежурства видел длинную колонну вражеской техники, пересекающую железную дорогу и движущуюся на север. Неужели русские действительно отступают?
Немецкие противотанковые орудия открыли огонь по безмолвной колонне.
Карабинер, приятель одного из наших солдат, рассказал странную историю, которая приключилась с ним в Арбузове. Он стоял на улице в группе из пяти или шести солдат, когда вокруг них начали взрываться снаряды "катюши". Его друзья попадали на землю, а он сам остался на ногах. Когда дым рассеялся, карабинер с ужасом убедился, что его спутники в полном смысле этого слова разорваны в клочья. У одного из солдат осколками разворотило грудь, так что можно было рассмотреть все внутренние органы сердце, легкие, желудок. По выражению рассказчика, снаряд "открыл человека, как книгу". Между тем карабинер не получил ни одной царапины.
Из-за страшного шока у него помутился рассудок, и он поверил, что тоже умер. Он решил, что жива только его душа. В этом убеждении он провел несколько дней. Он несколько раз ходил в атаки, старался всячески поддержать своих товарищей, но сам не стрелял и не укрывался от вражеских пуль, считая, что мертвого человека нельзя убить дважды. И лишь после того, как раздобыл еду и немного восстановил силы, карабинер с искренним удивлением понял, что пока жив.
* * *
Валорци вместе со своим взводом вернулся в наш старый дом. Дыры в стенах наскоро заделали, оконные проемы затянули мешковиной.
Я часто навещал его, Конти и Балестра неизменно составляли мне компанию. Иногда мы втроем ходили в госпиталь к Канделе и Лугареци.
Хотя мы уже многое повидали и ничего не боялись, тем не менее для нас было очень тяжело находиться в комнате Лугареци. От его соседа справа, который не вставал с кровати, исходило такое зловоние, что дышать рядом с ним можно было только с большим трудом. Лугареци был ранен в грудь и, на мой взгляд, уже пересек черту, отделяющую живого человека от мертвого. Я часто вспоминаю его изможденное лицо, где жили только глаза. Он внимательно смотрел на нас, прислушивался к оживленному разговору, который мы вели, поминутно обращаясь и к нему тоже, но кто знает, понимал ли он хоть что-нибудь.
После 10 января итальянцев перестали использовать для работ на немецких позициях. Теперь этим занималось русское гражданское население и пленные. Мы часто видели немецких солдат, высматривающих на улицах русских. Они хватали всех, невзирая на возраст, гнали на работы даже семидесятилетних стариков. Однажды я спас пожилого хозяина нашей избы от совершенно озверевшего немца, который явился, чтобы забрать его на работу. Ночь была очень холодной, мне показалось, что у несчастного старика нет шансов дожить до рассвета. Позже, когда стало ясно, что русских слишком мало, немцы снова начали привлекать итальянцев, причем обращались с нами ничуть не лучше, чем с пленными.
По запросу немецкого командования в разных полках формировались рабочие смены, которые являлись в штаб, откуда отправлялись к немцам. Каждый вечер немцам требовалось 300-400 человек. Они копали траншеи, ходы сообщения, сооружали укрытия и строили доты.
Дважды я лично сопровождал группы по 40 человек в штаб, где их с нетерпением ждали немецкие офицеры. Не стану утверждать, что нам следовало отказаться от этих работ, но это было очень унизительно.
* * *
11 января 30-я бригада получила приказ сформировать четыре вооруженных взвода по 15 человек в каждом.
Старые смешанные centurie к этому времени были расформированы. Родилась идея создания новых, состоящих из солдат одного и того же ранее существовавшего полка. Беллини, Антонини, Регацони из 60-го батальона и я получили приказ подобрать себе людей.
Я отправился в избу, где, насколько мне было известно, разместились 20 солдат и сержант по имени Марчелло Мартано. Я назначил его своим заместителем и, кроме него, отобрал еще 14 человек. После этого я разбил взвод на два отделения, в каждом из которых назначил командира и его заместителя.
Из этих людей я раньше знал только артиллериста Каррари, служившего на 1-й батарее моего батальона. В отличие от остальных офицеров я предпочел набрать незнакомых мне солдат. Скорее всего, мне придется вести их на передовую, вероятно, даже на смерть. Я решил избавить себя от мыслей о том, что я поведу жалкие остатки большой семьи людей, с которыми я за долгие месяцы успел сродниться, навстречу гибели. Пусть лучше поживут спокойно, пока можно.
