Топи и выси моего сердца. Дневник - Дугина Дарья Александровна

Хочется гулять, говорить про книжки, смотреть книжки, заходить в книжные, открывать страницы, закрывать, покупать книжки, общаться, любить, и чтобы любили, и смотреть… Ой, я очень хочу в китайку на Загородном, но, кажется, она закрыта.

C одной стороны, освобождение, с другой – такое сожаление и легкая ностальгия, и чувство, что прошедшее ушло, все это прошло… И в этом так много беспокойного, тяжелого, сложного: как-то больно – как смотреть на заходящее солнце. Солнце заходит медленно и тягуче. Я вспоминаю дни августа в детстве: странное чувство – ностальгия неистовая по ушедшему всему – детству, Питеру 2020 года ковида, закату на заливе, мертвым.

Вот я все еще в детстве и мчусь на велосипеде, и падаю на лежачем полицейском, расшибая лоб, а позади – мой дядя (покойный) и двоюродный брат. Лето с расшибленным лбом… Одиноко очень,

Интересно, как заходит солнце, интересно, как оно выглядит, когда спит.

(Я не метафорически – я буквально).

Чай со вкусом Уводи.

Z

22.02.22

Читаю про «мертвую воду», сама хочу – «живой». Через 13 минут закат. День исчерпан, я не говорила со страной Того, и еще не успела понять, что вообще происходит и будет происходить. Явь, Навь, Правь.

Иду по линиям и слышу, как чайки предупреждают о важном. Эскалаторы длинные, как паузы в неловком разговоре.

Удивительно, на что я способна, когда устаю и когда не в депутатском кресле. Явь, Навь Правь.

В Бессмертном полку с нами шагают уже и Моторолла, и Гиви. И все они живее нас. И мы – мертвые. Бессмертный полк – это полк Нави, который проходит в Явь и требует – Правь!

Я – бездомная. Выпила меланхолию. Пойду идти по улице. Месть будет сладкой, как Хана-а-а-а-ан. Сладкая как Хана-а-а-а-ан. Как же здорово пить. И в этом пить быть. Слезы. Шаги замедленные. Меланхолия, откровение. Бар… Но… Причиняю боль другим. Близким. Выходками. Крутыми шагами вглубь.

Не хочу ранить. Несмотря ни на что все идем вперед. Из того, что не нужно, жизнь выкидывает сама.

Петроград всегда сносит с оси. Надо купить комнату и в ней оставаться. Метания невыносимы. Бездомье как междумирье. Апрель. Встретиться. Попробовать. Купить что-то.

Однажды я ехала из Парижа в Бордо. Которое на верлане [380] ДоБО. И там пила пиво с каким-то темнокожим. Я не знаю его этноса. Может, он был банту. А может, малинке. Наверное, малинке. Тогда я была расистской, наверное. Антибелой. Завтра в 16 мне позвонит страна Того.

Крым – Наш, Новороссия – наша, Киев – наш. Только ты не наш.

Утро никогда не будет добрым. А ты – счастливым.

Мне тут сегодня сказали, что меня надо бить и …

Про второе не согласна, а про первое – да.

Моя рука на шее вашей прогрызает горло.

Вы думаете, я сдамся, когда вы руки мои в свои возьмете?

Я порежу ваше горло скользким углем.

Я хочу резать ваше горло, ибо тогда кровь хлынет,

Можно будет молиться за упокой.

За врагов молиться можно

Только за упокой.

Я очень злая.

И я хочу прорезать вам горло

Своим ножом Кизляр,

Оставленным в Москве —

Тем, которого так боится Н. [381]

Я хочу в руки брать нож.

Раскладывать им сердце как странные импортные по платформе плоскости.

Я хочу драться.

А. дал мне в сумочку маленький баллончик. Я улыбнулась и спросила: «Это духи»?

Я в Москве.

Проснулась в 8. Все остальные минуты до «сейчас» лежала. Пыталась встать. Не могла. Сонно говорила с бухгалтерией. Надо собраться, собрать чеки, посчитать возвраты и все разложить по полочкам. Передышка на полдня и завтра – в бой.

Нас ждут. Ждут там и здесь и верят в нас. Проговорила 47 минут с активистами панафриканистского движения в Того и понимаю – нельзя сдаваться. Еще столько много неосвобожденных народов – только вперед.

Наша миссия – освобождать.

Болит грудная клетка, а с утра сердце. Надо забыть, поиграть пару нот на Лусиль [382], уложить ее спать.

Любила, когда утро начиналась поздно, чтобы забежать за его начало.

Мне нужно осуществить деколонизацию сознания.

Смотрю на медленно горящую свечу, которую зажигала еще в декабрьском вечере Петроградки в небольшой квартире. После первой ссоры и первого примирения. Непорядок со сном. Лежала до 9, потом опять лежала, переставляя будильники, мучат воспоминания. Пытаюсь от них избавиться. Чувствую нервно. Шатко. Не могу обрести успокоение.

Предполагаю, что надо ввести мораторий на саможалость, нытье, поздние подъемы, несобранность. И дурость.

Сердце немного теплое, покалывает. Нервное. Пройдет. Потрясывает. Пройдет.

Не можем сами не тыкать в Инстаграм [383] – значит, нам его вырубят высшие силы. К книгам! К книгам! К книгам! Без фб и инсты месяц – и мы уже поменяемся. Хочется воспрять и чтобы силы… Но пока перебежкой, перебежкой. От дня к дню.

Есть фрагменты трассы, когда надо бежать в одиночку. Послушать наставление тренера и бежать одной. Есть битвы, куда пускают только одного, и по гостевым приглашениям не пройти. Те часы, что я остаюсь одна на один с самой собой, надо принимать как таковые. Не забывай о безопасности и проверочных маршрутах.

Иногда бежать нужно не так, как предполагал. Не тем темпом и не тем маршрутом. И вместо приемлемого пути с асфальтом выбирать пересеченную местность. И иногда решение надо принимать самой, слушая внутренний голос. Онтологический императив. Просто вперед. Пути назад нет.