Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
Вообще лично я бы в сержанты никогда не пошел. Потому они промеж двух огней существуют: офицеры-шакалы — и мы, пушечное мясо. Раз же согласился на эту педерастическую долю — получай от начальства в глаза, а от солдат — за глаза. Еще и подлянку какую при случае подкинут. Вурдалаку, например, ночью в оба сапога наср…ли. Сержанты потом целое расследование на эту тему учинили, только бесполезняк. Единственно, дневальному следующей ночью крутую правилку забацали — за то, что недоглядел, значит. Ну и как бы он это сделал? В роте сто пятьдесят рыл, а Вурдалакова койка в самом конце казармы. Да и вообще, по мне, чистые погоны — чистая совесть, нацепил же лычки — так и ходи обоср…м. Зато нам — кайфово.
Разумеется, взводный — не сержант и в казарме не спит, но тоже часто до отбоя толчется. То тумбочки и заправку коек проверяет, то в автоматы нос свой длинный сует, то противогазы обнюхивает: вдруг где коробки краешек при ржавел. А шутки у старлея вообще дурные, садистские.
Есть у нас во взводе рядовой — мелкий, юркий, как сперматозоид. Его Мылом прозвали, потому куда угодно без мыла… Ну, сам понимаешь. Рот у него сроду не закрывается, и на каждом занятии ему взводный по десять замечаний делает и уж сколько нарядов понаобъявлял. Следующий «урок» начался только — а Мыло уже хлеборезку разинул, чего-то у соседа проясняет.
Старлей и возмутился:
— Да ты в состоянии хоть час помолчать? Ей-богу, и в субботу, и в воскресенье в увольнение отпущу. Но хоть один звук за занятие издашь — два наряда вне очереди.
Мыло молча головой кивает и уже руки потирать начал. Вдруг в дверях опоздавший Кащей Смертный объявился. Он до того тощий и страшный: голова спереди наполовину лысая — это в восемнадцать-то лет! — вот и прозвали. Явно в чипке сидел, но бьет кулаком в хилую грудь, что пропоносило.
Взводный его посадил рядом с Мылом и смехом-смехом, а на полном серьезе:
— Сумеешь соседа растребушить, чтобы он за урок чего ни то сказал — не только за опоздание прошу, а еще и в увольнение отпущу. И в субботу, и в воскресенье. А не сумеешь — извини, два наряда вне очереди.
— А что можно делать и чего нельзя? — интересуется Кащей.
— Все что угодно — в пределах разумности, — уточняет взводный.
Мыло надулся, как Ленин на буржуазию, взглядом старлея испепелить готов, но — молчит.
Конечно, то не занятие было — сплошной прикол. Мы все назад то и дело оглядывались, где Кащей по-всякому Мыло шпынял. Но тот геройски держался. Пока минут за пять до звонка Кащей, отчаявшись, не вытащил из шапки иголку… да ка-ак засадит ее болтуну, на молчальника экзамен сдающему, в зад! Мыло ка-ак взвоет!
У взводного рот до ушей.
— Уговор, — торжествует, — дороже денег. Два наряда вне очереди — и оба на параше, ну а Кащею — два «отгула».
— Товарищ старший лейтенант, так нечестно! — вопит Мыло.
— Честность в армии? — ухмыляется взводный. — Не встречал, не встречал…
И точно: загнал Мыло клозет драить. Два раза. Такие-то они, Лохматый, армейские шуточки. Кому в кайф, а кому не по нему…
Про то же, чего мы здесь конкретно учим, писать вовсе неинтересно. Бензины там, масла смазочные, их свойства, куда и зачем льют. Конечно, уставы и политподготовку. Она — это замполитов хлеб. Капитан вечно какую-нибудь мудистику понапридумает, типа дурацкой викторины «У карты Родины». Либо чего еще в том же разыдиотском духе. И все талдычит: «Вы — защитники Родины… Ваш долг — боеготовность…» Знаем, слыхали, наизусть затвердили. Я не дурак, давно врубился, что это за долг: выбрось из жизни два года и отдай армии родной. Деталь: х…во или ох…нно ты этот долг отдавать будешь — по барабану. Все на второй год служить оставят…
Да, телик тут тоже под замполитским контролем. Смотрим сплошь новости, а чего путного — помечтай. Дуристика: «ящик» уж с неделю как наполовину навернулся — звука нет, но все одно — смотрим немое кино. От такого информирования вокруг храп стоит — аж искажения на экране.
Но — слава Богу, есть и у солдата полтора часа личного, свободного времени. По вечерам. Конечно, надо сапоги наваксить, подворотничок чистый подшить. Зато когда потом сядешь в углу казармы на табуретку, глаза закроешь и ни о чем — вообще ни о чем! — не думаешь, вот то есть истинный и ни с чем не сравнимый кайф! И тебе, Лохматый, этого ни за что не понять. Солдатское счастье: день прошел! И х… с ним!
Дни-то, само собой, разные бывают. Самые дерьмовые — хуже, чем парашу драить, — в наряде по кухне, на посудомойке. В хлеборезочной-то, наоборот, сплошной кайф: масла и сахара натрескаешься, только туда абы кого не назначают. Прошлый раз я целых полторы тысячи тарелок за сутки перемыл — «дисков прослушал». Этот наряд так и называют с приколом: дискотека…
В общем же существовать в армии можно, тем более что каждый день приближает «дембель», неизбежный, как крах империализма. Но пока империализм существует, дембель в опасности! Однако я твердо верю:
Наступит день — ведь он придет когда-то,
И будут нам светить издалека
Не звезды на погонах у комбата,
А звезды на бутылках коньяка!
С горячим солдатским приветом, твой друг Экселенц.
1987
ВСТРЕЧАЙ, ПРИЕЗЖАЕМ ЭЛИСТИНСКИМ…
Говорите что хотите, а социальная справедливость и в армии существует. Месяц ускользал от командира взвода лейтенанта Сергея Торова призрачно-недосягаемый выходной, так ведь свершилось же наконец! Целые сутки отдыха! От сей щедрости командира роты молодой офицер аж слегка опьянел…
Впрочем, на поверку долгожданный выходной оказался тяжелее иного понедельника. С утра — поездка на рынок, заметно опустошившая семейный кошелек Торовых, позже — фронтальная атака на дела домашние, неблагодарные, — как легкомысленно мы, бывает, перекладываем их одно за другим «на воскресенье»!.. Лишь к вечеру, отвоевавшись с генеральной уборкой и переборкой картофеля, Сергей с супругой вырвались-таки в кино.
Наудачу выбранный фильм оказался средненьким. Зато лейтенантша блеснула в фойе кинотеатра ослепительным вечерним туалетом, напрочь съевшим месячное денежное довольствие мужа.
По дороге домой, в троллейбусе, от вялого обсуждения актерской игры Торовы незаметно переключились на избитую тему: квартирную. Жили-существовали они пока в полуподвальной комнате, зато с отдельным входом. Но за набившим оскомину бесперспективным разговором лейтенант упорно не забывал и о службе.
— Слышь, Валь, — смущенно обратился он к жене, помогая ей выйти из троллейбуса, — ты бы на КПП минут пяток подождала… Я в роту забегу…
