Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам
Подготовка к побегу была в самом разгаре, когда Морчадзе принесли записку от каторжанок, которые…
«… требовали назначить побег в ночь на 1 июля 1909 г. и сообщали, что у них есть сведения, что после 1 июля 1909 г. внутренний распорядок тюрьмы меняется, и этим надолго, если не навсегда, отодвигается побег.
До первого числа оставалось всего два дня, и вот за эти два дня нужно было успеть всё сделать: заготовить собственные тюремные ключи, платье, деньги и технически выполнить план».
Началась лихорадочная и даже (по словам Морчадзе) «прямо головокружительная» работа.
Людмила Маяковская:
«К нам принесли коричневые гимназические платья для образца и переделки и тонкий материал для пошивки платьев и передников будущим беглянкам. Мама, сестра и я вечерами и по ночам торопливо шили и переделывали, из предосторожности предварительно закрыв двери комнаты. В комнате Володи смолили канат. По квартире распространялся запах смолы, что могло возбудить подозрение, и сильно нас беспокоило».
Готовые платья через надзирательницу Тарасову направлялись («частями – на теле») в тюрьму. Вместе с платьями доставлялись деньги, адреса квартир, где предстояло прятаться беглянкам, и всё прочее, необходимое для побега.
Исидор Морчадзе:
«Володя рвался мне на помощь, умоляя использовать его для этого дела. Я, конечно, использовал его и давал ему разные поручения, которые он добросовестно исполнял. Но в ночь побега я его не мог использовать в качестве проводника бежавших каторжанок, ибо его слишком большой рост мог привлечь внимание, и было рискованно и неконспиративно».
Наступила ночь с 30 июня на 1 июля 1909 года.
Согласно плану, Василий Калашников и Сергей Усов напоили в пивной надзирателя Фёдорова, да так, что тот (по словам Исидора Морчадзе):
«… едва ушёл к себе в тюрьму».
Но и Калашников с Усовым тоже были пьяны, так что пришлось…
«… откачивать их нашатырным спиртом и холодным компрессом».
Когда организаторы побега подошли к тюрьме, возле неё они увидели городового, который никуда уходить не собирался. Тогда к нему, покачиваясь, с бутылкой в руках, отправился Василий Калашников. Подойдя к городовому, он принялся доставать что-то из кармана брюк, и на землю посыпались золотые и серебряные монеты. Расстроившийся Калашников попросил стража порядка помочь ему поднять рассыпанное, пообещав дать в награду половину собранных денег. Городовой бросился собирать.
А каторжанки были уже полностью готовы к побегу. Усыплённые надзирательницы крепко спали. Одна из беглянок, Екатерина Дмитриевна Никитина-Акинфеева (6 лет каторги), потом вспоминала:
«Когда выходили, зазвонил телефон у стола дежурной надзирательницы. Климова сняла трубку и голосом дежурной откликнулась. Говорил обер-полицеймейстер:
– У нас есть сведения, что в Новинской тюрьме готовится побег. Примите меры!
– Ваше приказание будет выполнено, ваше превосходительство!»
Когда подошли к выходной двери, возникло новое препятствие, которое Никитина описала так:
«У железной двери – смертная черта: ключ к ней не примеряли и не знали – подойдёт ли, отворит? Тарасова вкладывает ключ в скважину… раз, другой – не цепляет! В третий раздается отчаянный скрежет и одновременно её возглас:
– Боже мой, всё пропало!
– Что вы, опомнитесь, замолчите! – Гельма вырвала у неё ключ, энергичный поворот – и дверь открыта!»
Гельма – это Вильгельмина Гергардовна Ольденбург (15 лет каторги).
Беглянки покинули тюрьму.
А городовой всё ещё продолжал собирать рассыпанные деньги.
Исидор Морчадзе:
«Побег прошёл блестяще…
Для поимки беглянок была поставлена на ноги не только Москва, но вся полицейско-жандармская Россия; за поимку каждой беглянки была обещана награда в 5 000 рублей. Охранка и полиция совсем потеряли голову».
Ещё бы! Побега такой большой группы революционеров, осуждённых на долгосрочную каторгу, да ещё исключительно женщин, в России не было ни до, ни после. Из бежавших задержать удалось только троих и то случайно. Как писал Владимир Джунковский:
«… постовому городовому показались подозрительными мужчины с женскими голосами, и он задержал их и препроводил в участок. Остальные очутились за границей, откуда год спустя, ко дню св. Пасхи, они прислали депешу в тюремную инспекцию с приветом: «Христос воскресе»».
Исидор Морчадзе:
«… на другой день после побега, прочтя в газетах о совершённом побеге и о том, что полиция объявила пять тысяч рублей награды за поимку каждой беглянки или указание квартиры с беглянкой, Володя, поняв серьёзность положения, бросился ко мне на помощь».
Маяковский отправился на квартиру, где жила жена Морчадзе, художница Елена Алексеевна Тихомирова. На всякий случай (для конспирации) он взял с собой рисовальные принадлежности (краски, кисти, бумагу).
Знал бы Маяковский, что в эту квартиру идти ему было нельзя ни в коем случае!
Полицейская засада
Когда Исидор Морчадзе, надёжно устроив группу беглянок на конспиративной квартире в Подмосковье, вернулся в Москву, то обомлел – город кишмя кишел сыщиками-филёрами и городовыми с винтовками. Спешно уничтожив находившиеся в карманах «компрометирующие записки», Морчадзе отправился на квартиру жены:
«Квартира была полна полицейскими охранниками всех чинов и рангов, во главе с полицеймейстером Золотарёвым. Со всех сторон раздались обрадованные крики: „Пожалуйте, мы вас ждём!“ Несколько агентов Охранного отделения набросились на меня и начали обыскивать».
Генерал-майор Вениамин Николаевич Золотарёв в квартире Елены Тихомировой оказался не случайно – власть демонстрировала свою оперативность. Ведь ей было известно о готовившемся побеге из сообщений филёров и доносов агента, внедрённого в команду Исидора Морчадзе. Сети для поимки были расставлены именно там, где в них попались практически все, кто имел отношение к этому делу. В том числе и пришедший сюда Владимир Маяковский.
Протокол его задержания гласит:
«1909 года, июля 2 дня, 3 уч<астка> Мещанской ч<асти> помощник пристава поручик Якубовский, находясь в засаде, по поручению Охранного отделения, задержал в доме Локтевых по 1 Мещанск. ул. в кв. № 9, явившегося в ту квартиру в 1 час 20 м. воспитанника императорского Строгановского училища, дворянина Владимира Владимирова Маяковского, 15 лет от роду, живущего при матери в д. 47 Бутюгиной, кв. 38, 1 уч. Сущёвской ч. При личном обыске у него найдена записка с адресом Лидова, каковая при сём прилагается, другого ничего не оказалось. Спрошенный Маяковский объяснил, что он пришёл к проживающей в кв. № 9 дочери надворного советника Елене Алексеевне Тихомировой рисовать тарелочки, а также получить какую-либо другую работу по рисовальной части. О чём и составлен сей протокол.
