Варлаам Рыжаков - Скупые годы
- Вовка, Володька, куда ты, постреленок, умыкался? - кричала она, вывертываясь из-за двора. - Сбегай в контору, узнай, не там ли председатель колхоза. Картошку пусть на свинарник привезут.
Мы сорвались с места и галопом понеслись выполнять задание. Запыхавшиеся, распахнули двери конторы и остановились: никого нет.
- Подождем, - проговорил Витька и, подойдя к дивану, бухнулся на него. Огляделся. Сунул за книжный шкаф руку и вытащил оттуда запыленную, покрытую паутиной старую карту. Он развернул ее, посмотрел и неожиданно вскочил.
- Возьмем.
- Зачем?
- Фронт будем отмечать.
- Оставь, заругают.
- Не заругают. - Витька торопливо сложил карту и затискал ее под рубашку.
Я схватил его за рукав.
- Тогда идем скорее.
Но было уже поздно. В дверях, сердито поглядывая из-под мохнатых бровей, стоял со своей сучковатой клюшкой полуглухой сторож Иванка. Он подозрительно косился на оттопыренный Витькин живот и, подойдя поближе, легонько постукал по нему палкой. Витька метнулся в сторону и хотел было дать стрекача, но сторож схватил его за подол рубахи и так тряхнул, что карта сразу выпала на пол. Мне показалось, что сторож хочет Витьку избить, и, кинувшись к Иванке, я начал торопливо объяснять ему, зачем нужна нам эта вещь.
Иванка ничего не хотел слушать и только сердито размахивал клюшкой.
И не знаю, чем бы вся эта история кончилась, если бы не вошел новый наш председатель колхоза Григорий Васильевич.
Он выслушал наши объяснения, отругал, но карту все-таки подарил.
И вечером в этот день мы с Витькой долго не ложились спать. Мы сидели у Витьки в кухне на полу. Перед нами лежала разостланная карта и стопка газет. Немного в стороне, на куче Витькиных учебников, слабо освещая комнату, горела небольшая лампадка. При резких наших движениях она вздрагивала, мигала и грозила погаснуть. Мрак, лежавший по углам, в это время оживал и двигался. Он то подплывал к самым нашим ногам, то вдруг, качнувшись, снова забирался в угол. Мы в такие минуты застывали на месте, старались как можно тише дышать и с напряжением следили за маленьким колышущимся флажком огня.
Карта была сильно потрепана и порвана. Во многих местах бумага отстала от материала и свернулась в трубочку. Мы с Витькой занимались ее починкой. Усердно мазали порванные части клеем и водворяли на свои места города и местности. Только когда время перевалило уже за полночь, мы повесили карту на стену и стали отмечать занятые немцами города черными кружками.
- А когда наши обратно погонят немцев, мы будем на городах ставить красные флаги, - прошептал Витька, - мы еще поставим их и здесь, и здесь. - И он задорно несколько раз ткнул в карту пальцем. Верхняя планка ее сорвалась с гвоздей и треснув одним кольцом меня по затылку, другим вдребезги разбила сделанную из винной рюмки лампадку.
Мы замерли.
- Чего ты там, окаянный, лазишь? - сердито крикнула из спальни мать. - Полуношники. Идите спать, а не то возьму вон веревку да отхожу как следует обоих. Чего разбили?
- Ничего, мам, это карта.
- Я вот дам тебе - карта. - И кровать в спальне заскрипела.
Мы тревожно прижались к стене: думали, что мать войдет к нам. Но Витькиной матери, видимо, не хотелось вставать. Она еще раз пообещала нам взбучку и успокоилась.
Успокоились и мы. Кое-как в потемках, на ощупь, собрали осколки разбитой рюмки, свернули карту, уговорились на завтра вместе отмечать линию фронта, и я отправился домой.
Ночь была тихая-тихая. Над рекой, словно море, разливался по долине туман. Над его поверхностью возвышались одинокие темные вершины тополей, и мне казалось, что это сказочные корабли без огня и шума пробираются во вражеский порт. С Майданки доносилось глухое журчание воды. Где-то в конце деревни грустно, чуть слышно пиликала гармонь.
Мне не спалось. В комнате у нас было душно. В окно падал мутный лунный свет. На чердаке, над самой моей головой, скреблась мышь. Мне хотелось о чем-нибудь думать, но мысли пролетали в голове короткими обрывками. Вдруг я услышал тяжелый вздох, какие-то мягкие удары и осторожно приподнялся. Мать лежала кверху лицом и легонько ударяла вытянутой рукой о спинку кровати. "Ей что-нибудь снится", - подумал я. Улыбнулся и упал на подушку. А утром, вспомнив об увиденном, я рассказал о нем матери.
- Нет, Вова, мне ничего не снилось, - грустно проговорила она, - руки у меня по ночам деревенеют.
- Как это деревенеют? - испугался я. - Они что, мам, у тебя болят?
- Нет. От тяжелой работы это. Сведет их - и станут они ровно не мои, деревянные.
Мне стало жалко мать, я крепко прижался к ней и сказал:
- Мам, а ты бы не очень работала. Давай я за тебя в бригаду-то пойду, а ты отдохнешь.
Мать как-то особенно ласково посмотрела мне в лицо и отрицательно покачала головой.
- Нет, Вова, сейчас не время отдыхать.
"Не время отдыхать, - как эхо отдалось у меня в голове, - а мы с Витькой глупостями занимаемся".
После этого мы с ним каждый день в обед и вечером бегали на свиноферму и помогали моей матери разносить поросятам корм.
ГЛАВА 5
Незаметно лето подходило к концу.
Каникул оставались считанные дни. А работы, как нарочно, увеличилось вдвое.
В лесу поспели орехи, черника, появилось многое множество грибов, но нам было не до них.
Мы целые дни копошились в огородах, занимались уборкой овощей и с волнением подумывали о начале учебного года.
Ведь мы уже пойдем в пятый класс, в большую трехэтажную школу, на которую с завистью посматривали раньше. Как нас там встретят, какие там учителя, какие товарищи будут, какой класс, большой или маленький, на каком этаже - все это заставляло нас тревожиться.
- Будь что будет, - часто говорили мы, желая избавиться от осаждавших нас мыслей, но разговор как-то невольно снова заходил о школе.
И вот наступило первое сентября.
Проснувшись утром раньше обычного, я представил ожидающий меня день и с каким-то волнующим чувством соскочил с кровати. Чище обычного вымыл руки, умылся как следует.
Мать торопилась на работу и подгоняла меня с завтраком. Она нервно следила за каждым моим движением.
Бригада ее уже прошла мимо наших окон.
Я видел это, спешил и, как нарочно, нигде не находил ручки. Все было на месте, а ручки нет. Глотая пыль, я на четвереньках ползал под кроватью, под столом, под стульями, а мать ругала меня за неряшливость.
Наконец она не выдержала и, сильно хлопнув дверью, вышла.
Вздрогнув, я бросил взгляд на стену и в большой щели, по соседству с гребнем, заметил свою пропажу.
- Так вон ты куда забилась, - зло прошептал я и, швырнув ручку в портфель к карандашам, выскочил на улицу, чтобы бежать к Витьке.
