Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма

Удары погребальные пробили.
Кровь брызнула на царский багрянец,
Поникла Русь, предчувствуя конец:
Самодержавный рыцарь спит в могиле.

И все на сына взоры обратили.
Увы, тяжел наследственный венец:
Два мученика – прадед и отец —
Скитаться Александра принудили.

Антихристовых ратей знамена,
Париж и Вена, лесть Карамзина,
Декабрьских дней грядущие тревоги.

Стремился он, не зная сам куда,
Чтоб сказочно исчезнуть в Таганроге,
Но призрак жив и будет жить всегда.

Но призрак жив и будет жить всегда.
О Николай, порфиры ты достоин,
Непобедимый, непреклонный воин,
Страж-исполин державного гнезда!

В деснице меч, над головой звезда,
А строгий лик божественно-спокоен.
Кем хаос европейский перестроен?
Сжимает пасть дракону чья узда?

Как в этом царстве благостного мира
Окрепли кисть, резец, перо и лира!
Как ждал Царьград славянского царя!

Но черная опять проснулась сила.
И, торжествуя смерть богатыря,
Чудовище кровавое завыло.

Чудовище кровавое завыло,
Ему внимает Александр Второй.
Что сыну завещал отец-герой,
Всё малодушным позабыто было.

Свобода-ложь, как коршун, разорила
Столетиями выкованный строй.
Царь тешился двусмысленной игрой
Пока под ним земля не заходила.

И поздно оглянулся он с тоской:
Враги несметны, как песок морской,
Друзья и слуги сражены обидой.

Где бил фонтан – болотная вода.
Предатель-царь наказан Немезидой,
Подземный гул не стихнет никогда.

Подземный гул не стихнет никогда.
А кто сберег от взрыва храм народный?
Ты, Миротворец, витязь благородный,
С душой поэта чистой, как слюда.

Тебе кричали: нет, – ты молвил: да,
Пора ладье умерить ход свободный,
И тихо Русь повел по глади водной
Меж рифов, скал, среди обломков льда.

Кто был тебя сильнее в целом мире?
Ты указал железный путь к Сибири,
Зарю твою пел вещий лебедь Фет.

Хозяйственную мощь земля копила.
Но в полдень опочил монарх-атлет,
И расцвела священная могила.

Аврелия, твое торжественное имя
Я в голосе веков как эхо узнаю
Не Амалтеи ли таинственное вымя
Вскормило простоту твою?

Обоим нам сродни кормилица Зевеса.
Во мне козлиные ухватки и черты.
Я верный твой сатир, но в темной чаще леса
Меня не замечала ты.

О, спутанный клубок кудрей над тонкой бровью,
Медовым лепестком упавший на висок!
Алел вечерний сад, цветы пылали; кровью
Казался розовый песок.

Дыша ревнивою и вещею грозою,
С заката наступал неотвратимый час.
Нож страсти занесен над жертвенной козою,
Но ты не опустила глаз.

Аврелия читала.
На солнце пруд дрожал.
Павлинье опахало
Курчавый раб держал.
Распущенные сзади
И на плечах у ней
Чуть золотились пряди
Сверкающих кудрей.

Аврелия зевнула.
За садом крики жаб.
Одежды распахнула.
Их принял черный раб.
И долго отражалась
Красавица в пруде,
То в воду погружалась,
То плавала в воде.

Аврелия устала
И села вновь читать.
Павлинье опахало
Задвигалось опять.
Распущенные сзади
И на плечах у ней
Чуть золотятся пряди
Невысохших кудрей.

Она в саду дремала на ковре
И таяли в закатном янтаре
Ее черты.
А я, с волынкою, в кустах.
Кругом на голубых листах
Цветы.

Волынка завывает и поет,
Рыдает, замирает и зовет.
И на ковре
Аврелия приподнялась.
Ночная птица Пронеслась
К заре.

Раскрылся жадный неподвижный взгляд.
Как хищно зубы мелкие блестят!
Она встает.
Она идет, она бежит.
Волынка радостью дрожит,
Поет.

Секира времени, как смерть, неумолима.
Волчицы вскормленник, сдержи победный шаг:
Уже на головнях разрушенного Рима
Свои шатры раскинул враг.

Рукой безбожника поруганы святыни.
Скорей, прекрасная Аврелия, бежим
На узком корабле по голубой пучине.
Не возродится гордый Рим.

Ты помнишь ночь, пожар? Безумными прыжками
К заливу я тебя бесчувственную мчал,
А варвар бешеный, грозя, летел за нами
И задыхался и кричал.

В плече моем стрела, но я призвал Венеру:
Спаси рабов твоих, владычица любви!
Шатаясь, чуть живой, узнал свою пещеру
И пал на камни весь в крови.

На востоке морская полоска.
Под ногами гнездятся кусты.
Свод пещеры угрюмо и жестко
Виноградные кроют листы.

Осторожною козьей походкой
Ты скользишь по тропинкам глухим.
В темных складках туники короткой
Еще муксусом веет былым.

Ты приносишь мне древние свитки,
Свежий хлеб и корзину с вином,
И в рубиновом жарком потире
Старый мир отражается сном.

Море жизни, смиряясь, немеет
Пред зарей невозможных надежд.
Умирающим муксусом веет
От печальных и строгих одежд.

Пей, Аврелия. Былое
Подымается в вине,
Точно царство водяное
В ясной глубине.

Вьются ласточки крикливо.
Ты забыта, я разбит.
Что ж молчишь ты сиротливо
У моих копыт.

Пей, Аврелия. Мечтами
Вновь былое оживим.
Снова встанет перед нами
Величавый Рим.

Полководец-триумфатор,
Грозный консул, жрец седой
И печальный император
С гордою женой.

Кто ж из сладостного кубка
Льет нам горькую струю?
Мир трепещет, как голубка.
Увидав зарю.

Но цветут многообразно
Эти губы и глаза,
Эта полная соблазна
Женщина-коза.

Ты говорила мне: от пепла и развалин
Уйдем в счастливые, блаженные леса.
Забудем родину, где человек печален
И равнодушны небеса.

Аврелия, с тех пор как ты меня узнала,
В тебе и родина и счастие мое:
Ведь с Капитолия давно уже упало
Победоносное копье.

Нет, Цезарь не придет, и в римлян я не верю:
На граждан мировых, зевая, смотрит мир,
Потомок Августа спешит навстречу зверю
И стал патрицием сатир.

Мой Рим – Аврелия. О чем же мы тоскуем?
Мгновенно набежит последняя гроза,
И мне уста твои прощальным поцелуем
Закроют бледные глаза.