Александр Житинский - Дневник maccolita. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.
И тогда я собрал первый компьютер, не просверлив ни единого отверстия, не намотав ни одной катушки, не взяв в руки паяльника…
Читая ЖЖ
26 февраля
Мы – мастодонты офлайна. Наши года рождения состоят всего из 4 цифр. Мы родились в офлайне, когда онлайна еще не было, и все это называлось странным словом «жизнь».
Мы помним Сталина и Берию, когда они еще не были тиранами и палачами, а были совестью прогрессивного человечества. Мы помним очереди за колбасой и водку с 11 до 19. Мы занимали очередь у пивного ларька и радовались каждому новому лицу в вытрезвителе.
Мы читали Солженицына в подлиннике, а Пушкина и Достоевского узнали раньше, чем нам рассказали про электроны. Мы думали, что живем счастливо, и, как выяснилось много позже, не ошибались. Мы вошли в капитализм с гордо поднятой головой и связанными руками, как на расстрел.
И нас-таки расстреляли.
Мы, соколы реала, стали буревестниками виртуального секса, когда суслики поисковых систем еще не знали слова «поллюция», а знакомились лишь с самим явлением.
Мы не знали, кто такие Антон Носик, Тема Лебедев и Марат Гельман, они просто были детьми наших знакомых или знакомых знакомых.
Нас становится все меньше и меньше, как и жизни, которую мы представляем. Но новой жизни как-то не наблюдается, и лишь в скоплении проводков и кристаллов теплится что-то таинственное и бесчеловечное, временами вызывающее наши улыбки и слезы.
О провинциализме в поэзии
9 марта
…«Поэзия все дальше уходит от тех, кому она предназначена…»
Вам не кажется, что это звучит не грустно, но глупо?
Или объясните, от КОГО она все-таки уходит и КАКИМ образом (хотя второе не так принципиально).
Отвечая на вопрос – от КОГО уходит поэзия, можно было бы сказать просто: от читателя. На это, конечно, возразят, что и у этой поэзии есть читатель. Если же сказать – от широкого читателя, то вообще засмеют: вы хотите сказать, что у Пушкина есть (был) широкий читатель?
И все же поэзия уходит от читателя. От того достаточно образованного, читающего, не пишущего стихов, однако владеющего, возможно, основами версификации. В образованном русском обществе времен Пушкина владение версификацией было нормой, даже стихи на случай оформлялись грамотно с точки зрения метра и рифмы. Сейчас это далеко не так. Совсем недавно нашему издательству пришлось сделать подарочные экземпляры стихов одного уважаемого товарища. Книжку собрали друзья по поводу его 60-летия. По всему видно, человек умный, знающий, приятный. Но стихи именно с точки зрения версификации весьма убоги.
Это я к тому, что уровень поэтической культуры в обществе неуклонно снижается, а вместо поэзии потребляются ее суррогаты в попсовых песнях, в виршах эстрадных поэтов (Вишневский, Иртеньев – это еще лучшее), в шансоне, да мало ли где. В рекламе даже.
«Ням-ням-ням-ням! Покупайте Микоян!»
И не надо говорить, что сами поэты в этом не виноваты. Хотя – каждый пишет, как он дышит. Так вот у меня возникает сомнение, что молодые люди, образованные, знающие много больше того, что знали мы, пишут так, как им дышится.
Конечно, если они дышат только Хайдеггером, Дерридой, на худой конец, Гаспаровым, то неудивительно.
И все же я не побоюсь сказать, что это всего лишь дань литературной моде.
Что – это?
А вот что.
«Они хочут свою образованность показать». И показывают.
Примеров – не счесть. Небезызвестный Дима Кузьмин присвоил этим поэтам (разным, да, они не одинаковы, но роднит их чрезвычайно и неоправданно, на мой взгляд, усложненная семантика стиха) звание профессионалов, в отличие от прочих любителей, которых я издаю.
Я же назвал бы то же самое – провинциальным.
Наиболее «свирепые», головоломные образцы современной поэзии я видел именно в исполнении провинциальных поэтов из российской глубинки. Именно там проходит передовая линия русского авангарда, именно там брожение умов легко переходит в стадию закисания, рождая вирши, от которых холод проникает в сердце, а глаза подергиваются пленкой неизбывной мертвящей скуки.
Я никого не цитирую, чтобы не обижать. Эти молодые гении из Вышних Волочков ни в чем не виноваты. Они следуют утвержденным образцам и вкусам столичных дядей и теть, издающих журналы и раздающих премии. Очень часто бывает, что эти взрослые дяди и тети сами балуются стишками, имеют героическое «котельное» прошлое и скромный послужной диссидентский список. Их не печатали при советской власти! Вот как. Но не печатали их, если смотреть правде в глаза, потому что они писали маловразумительные и бездарные стишки, выдавая их за авангардное явление русской поэзии.
Теперь они «мэтры». Они пестуют молодых. Целая толпа голых королей, на которых просто не хватает мальчиков. Впрочем, иногда хватает. И к ним на суд приходят небесталанные молодые люди и начинают километрами гнать околесицу – рифмованную, а чаще уже и нерифмованную, лишенную каких-либо признаков формы. И получают свои похвалы и премии.
Бездарность регенерируется, для этого созданы условия.
Разорвать этот круг трудно, но можно. И, собственно, вся моя издательская деятельность направлена на то, чтобы печатать альтернативных авторов – альтернативных по отношению к новому «мейнстриму», который ничем не лучше мейнстрима советского, но отличается от него только полной невнятицей мысли, чувства и формы, потому как в поэзии Межирова или Егора Исаева, скажем, с профессиональным версификаторстом было все в порядке.
Стихи не должны быть просты. Простых стихов не бывает. Но сложность их достигается сложностью чувств и мыслей, пытающихся постигнуть непростой, скажем так, мир, который за нашим окном. И нынешняя «авангардная» молодежь когда-нибудь вослед Пастернаку тоже впадет в «неслыханную простоту»…
Впадет, если будет иметь правильные ориентиры, а не останется передовым отрядом русской поэзии в густых лопухах провинциальных лугов и болот.
Все – и по возможности сразу
14 марта
В 1861 году Александр Николаевич Романов aka император Александр Второй отменил своим высочайшим указом крепостное право и начал / продолжил серию реформ, которые со всех точек зрения были впоследствии признаны весьма прогрессивными.
Чем ответило российское общество?
Престарелые консерваторы глухо ворчали, а молодые интеллигенты-разночинцы ответили сначала выстрелом недоучки Каракозова, потом приговорили царя к смерти и наконец таки убили после многих попыток.
Чего добились? Реакции, естественно, и свертывания реформ.
Продолжали упорствовать – получалось только хуже, пока наконец не добились большевизма, из которого делаем робкие попытки выходить.
