Андрей Ерёмин - Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков
«Тем, кто выступает против экуменизма, нужно помнить, — говорил он, — что человек, который считает себя церковным деятелем, но идёт против воли Христа, уже не выражает волю Христа и Церкви, он как бы выпадает из неё. Это совершенно очевидно. У него остаётся только название; если он говорит, что во имя Бога можно освящать зло и казнить людей, то такой человек уже вне святой Церкви. Он выражает своё ограниченное, греховное, отягощённое злом сознание, но не сознание Церкви. Это относится и к тем, кто разваливает Церковь».
Когда этнографические и временные факторы ставятся во главу угла, мы неизменно сталкиваемся с жёстким разделением на «своих» и «чужих». Поскольку отец Александр по образованию был биологом, ненависть между людьми, привыкшими к разным культурным формам, он объяснял прежде всего зоопсихологическими причинами. Он считал, что в этих вопросах мы находимся на грани человеческого и нечеловеческого, ибо известно, что животные не любят непривычных вещей и тяготятся незнакомой обстановкой. Заменителем охранительных инстинктов у животных для человека являются статические мифологемы в религиозном сознании. И так как неприязненное отношение к чужому человек унаследовал от своих биологических предков, ему также тягостны чужие нравы, иностранный язык, необычная психология.
Отец Александр подчёркивал, что, чем ниже нравственный и культурный уровень человека, тем труднее ему переносить чуждые формы. И напротив, чем выше «этаж», тем легче принимаются самые непохожие обычаи. «Человек высокого духовного уровня понимает чужое: чужой стиль, чужую музыку, чужое искусство. Человек примитивный понимает только своё». И то же самое происходит в области церковной. Чем человечней религиозное сообщество, чем оно более открыто, тем спокойней относится к свободе других.
Если члены Церкви не признают за другими равных прав на существование из‑за непривычной формы обрядов для совершения тех же таинств, то это слабость и ограниченность. И это идёт со времён средневековья, когда, по словам отца Александра, нация была тождественна вере.
Верить в свою конфессию, любить её — естественно. Но это не должно вооружать нас против других, потому что все, кто верует во Христа, принадлежат только Ему. Значит, разделения человеческие, исторические, психологические — условны.
Две тысячи лет назад человеку было дано великое богатство — возможность выйти из своей «клетки» навстречу Любви, которая соединила всех людей, открывающих ей своё сердце. В первые века Дух Божественной любви был настолько силён в Церкви, что существование в каждой стране местных обрядов и церковных обычаев, собственных понятий и правил никого не смущало. «Но потом, — говорил отец Александр, — охладела любовь между христианами, и начались споры и распри. “Мой устав лучше, он истинный, а остальные ложные”, — доказывали члены общин друг другу. И если в III веке люди разных племён и христианских традиций ещё считали друг друга братьями, то в VIII и IX веках отчуждение было уже очень глубоким, и это повлекло за собой серьёзные последствия для всей мировой истории, для всей культуры, для России, для Европы, для всего мира — колоссальные!»
8
Часто люди, далёкие от настоящего Православия, оправдывают свою ненависть к Западной Церкви ссылками на Святых Отцов. Однако отец Александр, прекрасно знавший святоотеческое наследие, утверждал, что пока существовала традиция Святых Отцов, Запад с Востоком жили в мире. И обе части Церкви — Восточная и Западная — называли себя кафолической Церковью или в латинском произношении «католической», что значит «совокупная из разных народов», ВСЕЛЕНСКАЯ. И одновременно эта Церковь называла себя ортодоксальной, т. е. ПРАВОСЛАВНОЙ. Таким образом, православию противопоставлялось не католичество, а ереси! Отрицание ортодоксальности означало еретический уклон. А отрицание кафоличности (католичности) приводило к превращению в секту, которая выпадала из мирового христианства.
«Но в истории с терминами, — говорил батюшка, — происходят удивительные превращения. И через ряд веков Православие и Католичество стали как бы противостоять друг другу». О том, как это произошло, отец Александр рассказывал в своих беседах:
«Христиане раскалывались на различные группировки неоднократно… Поводы были догматические, но все‑таки до X в. Церковь оставалась единой и неразделённой. Хотя всюду были свои главы Церквей: папа в Александрии, папа в Риме, глава Церкви в Константинополе, в Антиохии; были и другие крупные центры. <…>
В эпоху средневековья культуры Запада и Востока развивались довольно своеобразно и в изоляции. В это время на Запад обрушились кочевники, варвары, гунны. Рим пал, и Италия была разорена. Единственно несокрушимым остался престол Святого Петра. Только церковная власть сохранила свою структуру. Она и стала источником духовного развития — все остальное было погружено в хаос.
На Востоке же сохранилась абсолютистская императорская власть. Сохранились все старые структуры. И церковное руководство, церковная община, церковная структура находились под жёстким контролем государства. Эта была участь Восточной Церкви на протяжении полутора тысяч лет.
А на Западе Римская Церковь ощущала себя независимой от государства, потому что государства как бы и не было, а были возникающие варварские королевства, которые воевали между собой, рушились и снова возникали. И Западная Церковь стала мужественной, воинственной. <…>
Поэтому Римский первосвященник стремился быть главой Запада и не хотел вмешательства византийского императора, который мечтал подчинить себе Рим. Конфликт длился долго и в результате, в 1054 году, он кончился тем, что патриарх Константинопольский отлучил папского легата, а папский посланец отлучил патриарха, и это считается формальным началом разделения Церквей. <…>
И только в 1964 году Папа Римский встретился с Константинопольским патриархом, они сделали копии отлучительных документов того времени и торжественно сожгли их одновременно в Риме и в Стамбуле, бывшем Константинополе. Фактически схизма была ликвидирована, но за истёкшие столетия столь велико оказалось различие — в догматах и в управлении, — что проблема христианского единства остаётся и до сих пор очень сложной. <…>
Что касается протестантизма, — продолжал отец Александр, — то разделения с ним возникли так же, как и у католицизма с православием, на национально–географической почве. Протестантизм был здоровой реакцией народов определённой культуры, преимущественно северно–европейских, на средиземноморское, романское христианство. Реакцией очень мощной и продолжающейся до сих пор…»
