Андрей Ерёмин - Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков
Отец Александр считал, что несмотря на некоторое стирание культурных различий, всеобщая латинизация Западной Церкви в то время имела смысл, а плюрализм был опасен, так как общение между народами было затруднено. Существовала угроза, что каждая община, начав развиваться по своим законам, быстро превратится в самодовлеющую еретическую группу, и вместо Единой Церкви получится огромный набор сект, ненавидящих друг друга. Сегодня, когда есть почта, радио, телевидение, христианские общины способны достигать взаимопонимания, несмотря на разные формы обряда.
«Восточная часть, — говорил батюшка, — принадлежащая к грекоязычному региону христианства, — христиане Сирии, Малой Азии и Греции не обладали таким дисциплинирующим и аскетичным духом. Зато восточный дух был глубже, теплее. И хотя, действительно, все ереси возникли на Востоке, но одновременно там же возникла и христианская философия. В конце концов, там билась мысль, как живой родник. А когда есть живая мысль — ошибки неизбежны!»
«Именно на Востоке возникает монашество, оттуда приходит и Священное Писание. Наиболее ранняя христианская литература вся написана на греческом языке. Даже такой писатель, как св. Ириней Лионский, живший во III веке, писал, думал, говорил по–гречески. Также и творения Святых Отцов в большой своей части были написаны на греческом языке».
Таким образом, говоря о вкладе христианского Востока в общую церковную традицию, отец Александр объясняет появление ересей естественным развитием христианской мысли в разных географических и национальных условиях. В этом он был последователем Кристофера Доусена, который писал: «Каждая культура имеет основу в географической среде и расовом наследии» [116]. Раз Церковь — живой развивающийся организм, находящийся в постоянном поиске и становлении, все это неизбежно, но вовсе не смертельно! Смертельными же для Церкви отец Александр считал бациллы ненависти, которые часто зарождаются там, где каждый отстаивает лишь своё собственное представление об истине.
Говоря о культурном многообразии ранней Церкви, отец Александр не обходил вниманием и восточно–палестинский ареал: «Хотя большая часть христиан–евреев, — говорил он, — растворилась в общей христианской массе, но сохранилось как этническая единица христианство Сирии. И там возникли богатейшие философские, аскетические, поэтические и, как предполагают, художественные традиции. Так, в Сирии, возможно, были созданы первые наброски икон. Там же, в Сирии, жил Ефрем, великий подвижник и поэт. Его молитву православные христиане повторяют Великим постом. Святой Ефрем создал свою традицию и большую школу, которая просуществовала несколько веков.
Итак, Египет… Александрия… Сирия… Иерусалим… Рим как центр латинства, Малая Азия как центр греческого влияния — вот полнота огромной христианской симфонии, которая с каждым десятилетием всё более набирала силу. И только впоследствии, когда первая христианская любовь, т. е. первый порыв к единству (довольно долгий) начал ослабевать, тогда и усилился культурный антагонизм Востока и Запада».
Отец Александр старался показать, что Запад и Восток в первые века христианства не только не противостояли друг другу, не только не исключали друг друга, но с самого начала находились во взаимодействии, дополняли друг друга и создавали в Церкви гармонию двух великих культур.
Противоречия возникли прежде всего на основе психологической непримиримости в отношении к культовым формам.
В эпилоге своей книги «На пороге Нового Завета» отец Александр пишет:
«С давних пор люди колебались между национальной замкнутостью и обезличивающей нивелировкой. Христиане, в свою очередь, стоят перед этой нелёгкой альтернативой. Как совместить слова апостола: “нет ни эллина, ни иудея” с реальной многоликостью культур и психологических типов? Желание сберечь отечественное наследие нередко выливается во вражду ко всему чужому. Истинным часто считают только одно из земных воплощений христианства, то есть своё. Разрушая духовное соцветие церквей, вспыхивают распри, соперничество, расколы. Противоположная уравнительная тенденция ведёт к попытке умалить или игнорировать неповторимую красоту каждого исторического облика Церкви.
В действительности же вселенское христианство подобно горе, опоясанной лесами, кустарниками, лугами и ледниками, которые вместе составляют её цельное одеяние. Нельзя ждать, что свет Евангелия будет преломляться везде одинаково. Проходя через толщу различных народов, он создаёт все новые и новые ландшафты духовности.
Знаменательно, что христианство не породило единой культуры, какую породили, например, буддизм или ислам. Теология Августина и Фомы, русская икона и готика только грани христианского творчества, соответствующие определённой среде и эпохе.
Впрочем, плюрализм не упраздняет и принципа единства, напротив, чем богаче и разнородней становится жизнь Церкви, тем настоятельнее оказывается потребность в связующем её стержне. Эту роль выполняют вероучительные формулы и канонический строй общин»[117].
Главное, что необходимо для сохранения такого единства, считал отец Александр, — «это наша добрая воля, чтобы видеть братьев по вере в тех, кто по–иному, чем мы, исповедует Христа Спасителя и Слово Божие, запечатлённое в Библии. Мы должны относиться к ним с доброжелательством и терпением, памятуя слова Блаженного Августина: “В главном — единство, в спорном — свобода, во всём— любовь”. Твердо держась Предания своей Церкви, мы не должны презирать и унижать других, ибо все разделения имеют земное, человеческое происхождение, а в глазах Божиих — все мы Его дети, искупленные кровью Христовой».
Батюшка был уверен, что дистанция между Евангелием и любым фанатиком–инквизитором — бесконечна. И почётные регалии инквизитора означают не больше, чем кресты на крыльях фашистских самолётов. Это только внешний знак, содержание же абсолютно антихристианское.
«Тем, кто выступает против экуменизма, нужно помнить, — говорил он, — что человек, который считает себя церковным деятелем, но идёт против воли Христа, уже не выражает волю Христа и Церкви, он как бы выпадает из неё. Это совершенно очевидно. У него остаётся только название; если он говорит, что во имя Бога можно освящать зло и казнить людей, то такой человек уже вне святой Церкви. Он выражает своё ограниченное, греховное, отягощённое злом сознание, но не сознание Церкви. Это относится и к тем, кто разваливает Церковь».
