Коко Шанель. Я сама — мода - Марли Мишель

— Поэтому ты плакала в Венеции. — Это был не вопрос, слова сорвались с его губ, потому что он понимал, что было у нее на душе. Вытащив носовой платок, Дмитрий бережно провел им по ее щекам. — Можешь ничего не объяснять, я знаю, каково это. Я сам был ребенком, который остался без родителей.

Она судорожно глотнула, опасаясь, что стоит ей только открыть рот, как она разрыдается, не в состоянии выразить свои чувства никакими словами. Воспоминания нахлынули, лишив ее последних сил. Воспоминания об умерших сестрах. О братьях, о которых она ничего не знала. Но еще труднее было справиться с чувствами, которые вызвало в ней то нежное сочувствие, с которым Дмитрий отнесся к ее рассказу. Она не в первый раз замечала, что, несмотря на огромную разницу в социальном положении, у них было много общего, и в первую очередь — горестные воспоминания детства. Но то, с какой невозмутимостью и спокойствием он воспринял ничем не приукрашенный рассказ о ее происхождении, превзошло ее ожидания.

Будто прочитав ее мысли, Дмитрий заговорил.

— Ты знаешь, при дворе в Петрограде и в Москве я видел много женщин самого высокого происхождения. И, конечно, встречал их в Париже, Лондоне, во всех городах, в которых бывал. Но ни одна из них не обладала твоим утонченным, безошибочным вкусом, твоей элегантностью. Я поражен, Коко. Сирота из приюта стала законодательницей мод всего высшего света. Такое трудно себе даже представить.

Снегопад усиливался. Сквозь белую пелену летящих снежинок Габриэль смотрела на него с благодарностью, в которую хотела вложить всю свою душу. Само небо послало ей этого мужчину. А может быть, ей оттуда послал его Бой.

Дмитрий улыбался ей и, казалось, снова понимал все без слов.

— Пойдем к машине. Ты хотела еще в Мулен и в Виши. Надо ехать, пока нас тут не замело.

— Не волнуйся, этого не случится, — заверила она его:

И действительно, снег таял, едва коснувшись земли, и, превращаясь в воду, окрашивал булыжники мостовой в серебристо-синий оттенок, такой же, как сталь, из которой в Тьере делали ножи.

— Но ты прав, пора ехать. Я уже рассказала тебе все, что могла.

«По крайней мере, на данный момент», — добавила она мысленно.

За городом снег ровным слоем ложился на дорогу, и колеса их автомобиля оставляли на нем темный след. Дмитрий вел машину сосредоточенно, аккуратно, сбавляя скорость на поворотах. Он молчал, и Габриэль была рада этому, хотя и предполагала, что его молчание связано скорее с неожиданно холодной апрельской погодой, чем с размышлениями о ее несчастной судьбе. Как бы то ни было, эта тишина показалась ей не тягостной, а, наоборот, жизненно необходимой.

Ее поразило то, как Дмитрий воспринял ее рассказ. Как будто он с самого начала подозревал, что в ее легенде о себе что-то было не так. Интересно, что именно натолкнуло его на эту мысль? Она чувствовала, что засыпает, убаюканная монотонным шумом двигателя. Вслед за облегчением от наконец-то сделанного признания пришла свинцовая усталость, ноги и руки стали тяжелыми, и она провалилась в сон…

— Bonjour, мадемуазель, — услышала она знакомый голос. Дмитрий осторожно коснулся ее плеча. — Мы приехали. Добро пожаловать в Виши.

Габриэль потерла переносицу, пытаясь стряхнуть остатки сна и головной боли, разыгравшейся, видимо, из-за неудобной позы, в которой она уснула. Сквозь забрызганное дождем боковое окно виднелся пышный фасад казино и большой газон перед ним. Над дорожкой, ведущей к так называемому Парку источников, парили в воздухе десятки черных зонтов, пряча от дождя элегантно одетых дам и их кавалеров, с трудом перешагивающих через огромные лужи. Нетрудно было догадаться, что все они направлялись в сторону павильона, чтобы под золотисто-голубыми сводами, напоминающими дворец из восточной сказки, выпить стаканчик целебной воды. Габриэль не была здесь уже пятнадцать лет, но отчетливо помнила и парк, и изящный павильон — вряд ли за эти годы тут что-то изменилось.

Виши был главным термальным курортом Франции, здесь регулярно собирался высший цвет общества, и даже война не нарушила этот порядок. В Париже Габриэль то и дело слышала восторженные отзывы о Виши, но это восхищение разбивалось о ее безразличие, как разлетаются капли дождя, стукнувшись о лобовое стекло автомобиля.

Удивительно, однако, как много народу, учитывая погоду и то, что сезон еще даже не начался. Стоит им с Дмитрием выйти из машины, как их сразу же узнают, а великий князь наверняка повстречает среди отдыхающих своих титулованных знакомых.

— Ну что, пойдем? — спросил он, очевидно, горя нетерпением осмотреться. Его приподнятое настроение показалось Габриэль слегка неестественным, будто он пытался скрыть от нее какое-то внутреннее напряжение.

Неужели он боится, что она его скомпрометирует? Габриэль ужаснулась своей мысли. В Тьере он терпеливо и с пониманием отнесся к ее печальному рассказу, чем несказанно ее обрадовал. Так с чего же она решила, что его отношение к ней изменилось за те тридцать пять километров, которые они проехали? Не может же привычное великосветское окружение за мокрым окном их автомобиля всего за пару минут превратить его в сноба? Или все-таки может?..

Что, если она ошиблась в нем? Если подумать, то в Тьере он и не мог реагировать иначе — не оставлять же ему было ее там одну прямо на улице?

Неприятные сомнения закрались ей в душу. Будто кто-то нашептывал ей, что то, что она приняла за хладнокровие, на самом деле всего лишь бесчувственность и безразличие. Дмитрий Павлович прекрасно воспитан, да и не мог он, в конце концов, выбросить ее из собственной машины. Он, разумеется, с радостью доставит ее обратно в Париж, тем более что ему и самому нужно быть там в скором времени. Но, скорее всего, на этом их роман и закончится. Узнав правду, Дмитрий уже вряд ли сможет относиться к ней по-прежнему. Что ж, его трудно за это винить. Она и сама отчаянно стыдилась своего прошлого — не просто же так она выдумывала все эти красивые истории о себе.

Габриэль потянулась за своей сумочкой и вытащила оттуда сигареты.

— Я сейчас подумала, что нам, в общем-то, незачем тут останавливаться. Виши для меня не так важен. Поедем лучше сразу в Мулен. Это будет как раз по дороге в Париж.

Боже, ну зачем она заговорила о Мулене? Этот городок сыграл важную роль в ее жизни, но имело ли смысл открывать Дмитрию еще и эту часть ее биографии? К чему все это? Ничего с ним не случится, если он не узнает, откуда взялось прозвище «Коко». Ничто не угнетало ее больше, чем воспоминания о детстве и жизни в приюте, но какое отношение все это имело к жизни русского великого князя? Если ее прошлое шокировало его, значит, так или иначе, между ними все кончено. И для их отношений уже не важно, заедут ли они в Мулен или отправятся прямиком в Париж. Но это было важно для нее — это ей нужно пройти этот путь до конца.

Дмитрий поднес зажигалку к ее сигарете, а после этого закурил сам.

— Что с тобой, Коко?

Глубоко затянувшись, она ответила не сразу.

— Прости, я ошиблась. Кроме пары шляпных магазинов, витрины которых когда-то давным-давно вдохновили меня на создание собственных изделий, в Виши нет ничего интересного. Это и в самом деле не стоит того, чтобы мокнуть под дождем.

В общем-то, это была правда. Побывать в Мулене важнее. Здесь, в гораздо более импозантном Виши, она некогда надеялась попытать счастье в оперном театре, мечтала стать новой Мистенгет [24]. Конечно, этого не случилось — ее сопрано для этого недостаточно хорошо, сейчас она прекрасно это понимала. Но не только из-за вокальных неудач ее сердце сжималось от тоски при мысли о Виши. Здесь ее покинула лучшая подруга. Улыбка скользнула по лицу Габриэль — нет, Мисю никак нельзя сравнивать с Адриенной. Дружба началась еще в Тьере. Адриенна Шанель официально была ее тетей, но любили они друг друга как родные сестры. Она была младшей дочерью бабушки и дедушки по отцовской линии, примерно того же возраста, что и Габриэль. После того как Габриэль покинула Обазин, они встретились в Мулене, и ей показалось, что ее жизнь наконец озарило солнце.