Владлен Владимиров - Единожды приняв присягу...
Шутка звучит довольно жестко, но необидно. Как заместитель начальника оперативного отдела управления МГБ УССР по Ворошиловградской области знаю увлекающуюся натуру своего сотрудника и друга — бывшего школьного учителя, боевого фронтовика, тонкого знатока литературы, интеллигента-максималиста. Легкая словестная шпилька, разумеется, если позволяет обстановка, всегда действует на него отрезвляюще.
То же происходит и сейчас. Старший лейтенант Саннинский, докладывающий мне о поступивших делах и материалах, эмоциональными фразами и скороспелыми выводами больше не злоупотребляет, старается обосновывать свою точку зрения аргументами и фактами.
— Дознание но делу Черняка в 1927 году начинал окружной отдел ОГПУ территории, которая теперь входит в состав нашей области, — говорит старший лейтенант, и только угловатость жестов выдает сдерживаемое внутреннее волнение. — Поскольку материалы опять попали в наши руки, они требуют самого пристального внимания. Падение Бакинской коммуны и гибель комиссаров во главе со Степаном Шаумяном окружены цепью контрреволюционных заговоров, предательств, и провокаций, к которым причастны иностранные войска и разведки. Борьба против интервентов и вооруженных националистов разных маетен за установление в Закавказье Советской власти была длительной и кровопролитной. Пользуясь сложной обстановкой, немало контры ушло от возмездия: одни бежали за границу, другие, заметая следы, спрятались подальше от Каспия. Нет ничего удивительного, что в двадцатые годы чекистам было очень непросто расследовать такие дела.
Слушаю Саннинского, перебираю в памяти все, что знаю о бакинских комиссарах, и думаю об особенностях нашей профессии. За окном догорает тихий осенний вечер 1951 года. Между ним и сентябрем 1918 года пролегли десятилетия и множество событий, советские пятилетки и мировая война. Между Донбассом и Закаспием — тысячи километров. И вот сидят два офицера, достаточно обремененные чекистскими заботами, и пытаются мысленно проникнуть сквозь стену времени и расстояния. А что скрыто за этой стеной? Имя честного человека, обывательская жизнь приспособленца или обагренные кровью руки преступника? Задача, которая по плечу далеко не каждому ученому-историку. А для нас — обычная рядовая работа.
Поймав себя на отвлеченных рассуждениях, останавливаю Саннинского:
— Ваша позиция, Борис Яковлевич, понятна. По материалам дела подготовьте справку для доклада. Коротко и максимально объективно.
— Слушаюсь! Завтра документ будет представлен.
Из справки старшего лейтенанта Саннинского«Черняк Андрей Федорович родился в 1892 году в богатой крестьянской семье. Отец владел мельницей и 30 десятинами земли, где использовал труд наемных рабочих, батраков. После окончания школы по ходатайству отца Черняк принят учеником писаря в волостную управу, где работал до 1909 года. По протекции знакомого своих родителей, служащего Среднеазиатской железной дорога, прибыл в Ашхабад, работал внештатным конторщиком, потом конторщиком Красноводского материального склада железной дороги. В 1913 году назначен помощником заведующего материальным складом, находился в этой должности до 1919 года.
В июле 1918 года в результате контрреволюционного мятежа Совет рабочих и солдатских депутатов в городе Красноводске был уничтожен. Власть захватил так называемый „стачечный комитет“ во главе с эсером Куном. Черняк был секретарем стачкома, затем редактором газеты „Бюллетень Красноводского стачечного комитета“.
В феврале 1927 года Л. Ф. Черняк арестован окружным отделом ОГПУ. Основанием к аресту послужили показания бывшего члена так называемого „Туркестанского учредительного собрания“ Чайкина и бывшего министра просвещения „Туркестанского правительства“ Браже. Эти контрреволюционные деятели, давая на следствии показания о событиях в Красноводске, называли Черняка одним из возможных активных участников этих событий. После ареста Л. Ф. Черняк был направлен в Москву и находился под следствием в ОГПУ СССР.
31 мая 1927 года по делу выпесено заключение: в связи с тем, что при дознании прямых улик, свидетельствующих о контрреволюционной деятельности Черняка, не обнаружено, а установлен только факт его секретарства в стачечном комитете, за что привлечение к ответственности нецелесообразно из-за давности, и принимая во внимание, что в течение семи лет Черняк при Советской власти занимал различные ответственные должности, по которым характеризовался положительно, следствие по его делу прекратить и Черняка А. Ф. из-под стражи освободить. Заключение введено в силу постановлением Коллегии ОГПУ СССР от 7 июня 1927 года».
— Вы по-прежнему настаиваете на первоначальном мнении? — спрашиваю, отложив справку на угол стола.
— Настаиваю, — отвечает Саннипский.
— Честно признаться, пока серьезных оснований не видно. Биография не безупречная, но и не криминальная.
— А стачечный комитет?
— Не убедительно, Борис Яковлевич. Человек уже находился под следствием и освобожден, как вы пишете, коллегией ОГПУ, а это, копечно же, серьезно.
— Я нисколько не оспариваю решение коллегии, Виктор Васильевич. Лишь настаиваю на самом пристальном рассмотрении того, что попало в поле нашего зрения.
За окном опять догорает тихий осенний вечер. На улице, рассыпая трели звонка, простучал по рельсам трамвай. Из недалекого парка поплыли звуки духового оркестра — на танцевальной площадке белым вальсом начинается вечернее гуляние.
Жизнь идет своим чередом, и люди, на своих плечах вынесшие недавнюю войну и тяжким трудом поднимающие страну из разрухи, тянутся к радости и покою.
Дорогой ценой оплачен нынешний мирный вечер на фронтах Великой Отечественной и раньше, в годы гражданской войны. Однако еще далеко не каждый бой завершен окончательно, не в каждой схватке поставлена последняя точка. Об этом часто не знают и не думают люди, которые сейчас работают в заводском цеху, сидят дома за семейным столом, трясутся в дребезжащем трамвае или кружатся в вальсе на танцплощадке.
Они свое отвоевали на фронтах и в тылу, а незаконченные схватки возложили на нас — на чекистов.
Вот и сидим мы, два офицера органов государственной безопасности, и размышляем о загадке тридцатитрехлетней давности. С чем же мы столкнулись? С банальным случаем политической незрелости молодого человека, по роковому стечению обстоятельств оказавшегося подле кровавой трагедии? С соучастником преступления, прощения которому нет и не будет ни в какие времена? Правомерно ли нам, «периферии», ничем не связанной с Закавказьем и Каспием, вновь поднимать дело, следствие по которому вели столичные органы? Где основания, чтобы брать под подозрение полноправного гражданина нашей страны? И в то же время оставить без впимания эти материалы мы не можем. Профессиональная интуиция подсказывает, что мы не вправе от них отмахнуться, так как они относятся к событию, имеющему большое значение в познании истории нашей Родины и борьбы за победу революции. Значит, прежде всего надо тщательно изучить имеющиеся документы, а потом уже принимать решение о дальнейших действиях.
