С. Кошечкин - Весенней гулкой ранью...
поэзией. Шаганэ знает заветы Саади, у нее на устах песня, "которую пел
Хаям...". И как хочется нашему рязанцу быть по достоинству оцененным ею! Он
настойчив:
Или снова, сколько ни проси я,
Для тебя навеки дела нет,
Что в далеком имени - Россия -
Я известный, признанный поэт.
Она, наверно, просто подзадоривала русского. Возможно, даже говорила,
что быть поэтом нетрудно - поет же соловей... И возможно, именно ей возражал
пришелец из России:
Быть поэтом - это значит тоже,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.
Быть поэтом - значит петь раздольно,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет - ему не больно,
У него одна и та же песня.
Канарейка с голоса чужого -
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка.
Вписанное в сюжет "Персидских мотивов", это стихотворение (точнее -
приведенные три строфы, всего их шесть) исключительно важно для понимания
литературно-эстетических взглядов Есенина 1924-1925 годов. Вместе с его
другими строками о поэзии, призвании поэта оно - своеобразное творческое
кредо художника.
"Стихи - не очень трудные дела", - скажет он в "Стансах". Но это
стихи-безделушки, стихи - всего лишь аккуратно зарифмованные строчки, стихи,
лишенные чувства и мысли... Писать такие стихи, "стишки", - занятие
нехитрое...
Иное дело - настоящие стихи, подлинная поэзия. Она, говорил Есенин, "не
пирожные, рублями за нее не расплатишься". И еще: "В поэзии, как на войне, надо кровь проливать!"
Работа поэта - "каторга чувств".
Заповеди поэта: правда жизни, правда переживаний, полная самоотдача.
Раскованная раздольная песня о том, что прошло через сердце, что выношено и
выстрадано. Петь своим голосом...
...В "Персидских мотивах" русский поэт просит свою подругу: "И не мучь
меня заветом, у меня заветов нет".
Но в поэзии он имел свои заветы. Он знал, что значит быть поэтом и
какова цена "песенной отваге". И когда "...дышит глубоко нежностью
пропитанное слово". Он знал, что "если перс слагает плохо песнь, значит, он
вовек не из Шираза...", ибо Шираз, легендарная родина Саади и Хафиза, не
место для рифмоплетов.
Неспроста, собираясь в Персию, Есенин сообщал в одном из писем: "...Я
еду учиться. Я хочу проехать даже в Шираз и, думаю, проеду обязательно. Там
ведь родились все лучшие персидские лирики".
Свершись поездка, он бы увидел на мавзолее творца "Гули-стана" слова, звучащие из глубины веков: "Если ты вспомнишь меня в молитве, душа Саади
возвысится".
Русский поэт вспомнил прославленного певца не в молитве - в стихах.
Возвысилась и душа самого пришельца из России. Возвысилась до мудрого
взгляда на бытие - на радости и неудачи, до просветленного постижения
красоты жизни, ее неиссякаемой поэзии.
Пережитое не ожесточило его душу. Она осталась по-детски чистой,
незамутненной.
Ты - ребенок, в этом спора нет,
Да и я ведь разве не поэт? -
говорит он милой девчушке Гелии, покидая Персию.
И поэт, чья жизнь "за песню продана", прощается с ребенком доброй
улыбкой:
Улыбнемся вместе. Ты и я -
За такие милые края.
Ветер с моря, тише дуй и вей -
Слышишь, розу кличет соловей?
Улыбка - от доброты, от щедрости сердца. От всего того, что когда-то
рождало дружеский и мудрый совет Хафиза: "...Скорби сторонись... Вину, ручью
и солнцу улыбнись".
6
Сергей Городецкий говорил:
- Знаете, чем меня, помимо всего, поразил Есенин при первой встрече?
Ощущением цвета, красок. Когда-то Блок обо мне писал, что у меня острые
зрительные восприятия. У Есенина они были удивительно колоритны,
разнообразны, многоплановы, что ли... В стихах - целая цветовая радуга...
Предметы - в цвете, вернее: цвет - предмет...
- Чувство - цвет...
- Вот, вот... В этом Есенин тонок, я бы сказал - мастерски тонок.
Это так.
Цветопись - одна из характерных черт стихов Есенина. Она менее всего
связана с украшательством. В цветописи, как верно заметил К. Зелинский,
"находят выход его "буйство глаз" и "половодье чувств", то есть
взволнованное восприятие бытия и романтически приподнятое к нему
отношение...".
Я учусь, я учусь моим сердцем
Цвет черемух в глазах беречь.
Только ли черемух?
В самых ранних стихотворениях цвет используется еще робко и редко:
Солнца луч золотой
Бросил искру свою...
Лучи ярко-золотые
Осветили землю вдруг.
Набор красок скромен, определения - традиционные, привычные: зорька
красная, бор темный, ночь темная... Нет-нет да и промелькнет нечто
инородное, с налетом красивости, перехваченное с чужого взгляда: "кораллы
слез моих", "нежная вуаль из пенности волны", "капли жемчужные"...
Но уже вскоре к Есенину приходит, говоря словами Блока, "понимание
зрительных впечатлений, уменье смотреть". То есть уменье чувствовать цвет.
Тут прямая связь с углублением "лирического чувствования" вообще:
Дымом половодье
Зализало ил.
Желтые поводья
Месяц уронил.
Еду на баркасе,
Тычусь в берега.
Церквами у прясел
Рыжие стога.
Заунывным карком
В тишину болот
Черная глухарка
К всенощной зовет.
Роща синим мраком
Кроет голытьбу. .
Помолюсь украдкой
За твою судьбу.
Цветные образы здесь - не просто живописные пятна. "Желтые поводья
месяц уронил" - это мог увидеть только "напоенный сердцем взгляд".
Настроение поэта как бы опирается на цветные детали пейзажа, а они - в свой
черед - обостряют чувство и мысль, выявляют их глубинное течение. От
расслабленно-печального до тревожно-драматического - движение переживания.
Уберите цветопись - и стихотворение потускнеет...
Зеленый, золотой, красный, малиновый, алый, черный, белый, желтый,
серебристый, серый - какие только цвета не встретишь в стихах Есенина! Но
самые заветные - голубой и синий. "Голубень" - так он назвал стихотворение, а по нему - и сборник, вышедший в 1918 году и переизданный в 1920 году. И
этот цвет может быть личным цветным знаком поэта.
Еще при жизни Есенина критик В. Красильников утверждал, что якобы поэт
