Джерри Хопкинс - Никто не выйдет отсюда живым
На первой неделе декабря, после того, как группа записала своё первое, больше, чем за год, телевизионное шоу, “The Smothers Brothers Show”, Джим зашёл в бар “Troubadour”; напившись довольно пьяным, так, что ему трудно было идти, он уговорил одну из официанток уйти с ним. По пути к машине, прозванной “Голубой Леди”, к нему пристали двое голубых.
Слушайте, это не ко мне, – отрывисто и грубо сказал он. Но те продолжали следовать за ним и сели в его машину. Джим быстро завёл машину, нажал на педаль газа и двинулся на Дохени Драйв. Он ехал по встречной полосе и на скорости. Дерево. Крики, визг шин, гудки – и машина остановилась, натолкнувшись на бордюрный камень. Двери открылись, пассажиры, не пострадав, вывалились на землю, а Джим снова рванул в ночь. Официантка вернулась в бар, чтобы по телефону вызвать такси. Джим снова появился здесь, прокричав, что она должна сесть в его машину. Она отказалась, так как, по её словам, он был совершенно ненормален, и Джим уехал, закончив свой кутёж менее, чем через милю, где он вписал Голубую Леди в дерево на бульваре Сансет. Его привезли в комнату мотеля без сознания, но совершенно невредимого во всех остальных отношениях.
Через полчаса позвонила официантка, и он просил её немедленно к нему приехать. Она примчалась в мотель, и Джим начал рыдать.
Я не хочу никого обидеть, – говорил он, – я не хочу никого обидеть.
Она спросила, что он имеет в виду. Но он только плакал:
Я не хочу никого обидеть, я не хочу…
Никто не был обижен, а через несколько дней машину отбуксировали в ремонтную мастерскую на Беверли Хиллз.
На следующей неделе, в пятницу 13 декабря “Doors” впервые со времён “Hollywood Bowl” выступили дома, первым номером в 18-тысячном “Forum”. Днём группа записывала первые песни для своего четвёртого альбома, и Джим покинул студию “Elektra” за пару часов до того, как за ним должен был приехать лимузин. Со своим братом Энди, которому было теперь девятнадцать лет и который приехал из Сан-Диего, он прошёл квартал до винного магазина, где купил шесть бутылок пива и поллитра водки; всё это он выпил по возвращении на автостоянку “Elektra”, причём, допивая каждую бутылку, он разбивал её о стену.
Концертный менеджер прекрасно сделал свою работу по подготовке шоу. Местное телевидение показывало Моррисона в блестящей коже, рекламируя концерты на несколько недель вперёд, афиши покрыли весь Лос-Анджелес от пляжного сообщества до Западного Голливуда, где городские радиостанции прожужжали все уши: “Doors” вернулись! Арена была готова, надежды – радужны.
Публика не обратила внимания на начало концерта, выступление китайского фолк-музыканта, которого ввёл в программу Рэй (приглашение Рэем статиста вызвало больше аплодисментов, чем целое отделение, показанное музыкантом), улюлюкала под Джерри Ли Льюиса каждый раз, когда игралась песня в стиле кантри, а когда вышли “Doors”, требовала при каждой возможности “Зажги мой огонь”. Кто-то бросил на сцену бенгальский огонь, едва не попав в
Джима. Джим подошёл к краю сцены.
Эй, парень, – крикнул он в толпу, и его голос прогремел через тридцать два гигантских новых усилителя, сделанные Винсом, – убери это траханное дерьмо. – Публика была на взводе. – Заткни себе задницу. – Это была микстура страстного желания, смеха и нарушенного “всё в порядке”.
Что вы здесь делаете? – спросил Джим. – Зачем вы сегодня сюда пришли? – Ответа не было. Это было не то, чего ожидала публика, и Джим это знал.
Ну да, мы можем всю ночь играть музыку, но это ведь не то, чего вы на самом деле хотите, не правда ли? Вы хотите чего-то ещё, чего-то большего, чего-то более великого, чем то, что вы видели раньше, верно?
Публика ревела.
Ну, чёрт с вами. Мы пришли играть музыку.
Группа начала “Празднование Ящерицы”. Резкое, зловещее вступление приглашало публику принять в нём участие, но этого никто не делал. Как только музыканты добрались до основной части этой песни, публика стала внимательнее. Представление было безупречно слова усиливались и доносились с непривычным проявлением страсти. Джим не танцевал. Он даже не прыгал. И ни разу не вскрикнул. Закончив с маракасами, он положил их обратно на барабанную установку. Песня длилась около 40 минут, и, когда она закончилась, публика сидела неподвижно. Не было восстания… не было овации… Немного аплодисментов. Музыканты на прощание не поклонились и не помахали руками – они молча ушли со сцены прямо в раздевалку. А толпа сидела оглушённая. Затем зрители по одному стали медленно выходить из огромного зала в ночной Лос -Анджелес.
После этого Джима и Памелу не пустили на пресс-конференцию, потому что секьюрити их не узнали, а их имён не было в списке гостей. Джим, однако, не разозлился, как этого ожидала Памела. Вместо этого он повернул дело в шутку.
Но у меня есть друзья в высоких сферах, – сказал он охране.
Это ещё ничего не значит, войти нельзя.
Вскоре Джима узнали и проводили внутрь. Толпа окружила его и Памелу.
После вечера он, его брат и Памела играли пивными банками в футбол на огромной тихой и пустой автостоянке у “Forum”.
Несколько месяцев Билл Грэхэм уговаривал “Doors” вернуться в “Fillmore East” в Нью-Йорк, но Билл Сиддонз постоянно говорил “нет”. Когда “Doors” в следующий раз отправятся на восток, говорил он, они будут играть в “Madison Square Garden”, в зале, название которого и двадцатитысячная вместимость сделали его самым престижным и доходным концертным залом в городе. Грэхэм заметил:
Это было ещё до тебя, Билл, я был единственным, кто пригласил “Doors” в “Fillmore” в СанФранциско, ещё до того, как у них появился хит, я дал им первый шанс.
Да, верно, Билл, – парировал Сиддонз. – Я думаю, ты заплатил им 350 долларов.
– Слушай, а ты дерьмо…
Очевидно, беседа ничем не закончилась, и Сиддонз начал переговоры об организации шоу в “Garden” с другим продюсером, не с Грэхэмом. “Doors” будет первой группой, которая перешла из “Fillmore” в “Garden”, и Сиддонз подумал, что Грэхэму это должно понравиться.
Ты ничем не можешь поделиться с публикой на большой площадке, – сказал на прощание Грэхэм. – Ты не можешь ничего сказать о чувствах на кладбище. Я счастлив за ребят, что они так хорошо делают своё дело, но скажи им, что, по моему мнению, играть на больших площадках – плохо для бизнеса.
В середине января 1969-го года “Doors” действительно хорошо делали своё дело. Они действительно были “американскими “Beatles””, Главной Группой Америки. Они перестали играть в залах вместимостью менее 10 тысяч фанов, и их концерт стоил теперь 35 тысяч долларов за вечер или 60% выручки, если так выходило больше. Их последней записи, удивительно традиционной любовной песенке, написанной Робби – “Дотронься до меня” предстояло вскоре стать ещё одним синглом, проданным в количестве миллиона экземпляров, а для разнообразия звучания они взяли с собой в Нью-Йорк бас-гитариста и джазового саксофониста и наняли несколько скрипачей из нью -йоркской филармонии. По результатам читательского опроса журнала “Eye” в этом месяце “Doors” были названы первой группой, а Джим – “самым сексуальным человеком в рок-н-ролле”.
