Федор Грачев - Записки военного врача
На столе Долина бюст И. П. Павлова, а на стене привлекает внимание репродукция портрета академика работы известного художника Нестерова.
После моей информации Долин вне всякой связи с моим сообщением озабоченно спросил Ягунова:
— А как же все-таки будет с возложением венка на могилу Ивана Петровича?
Ягунов снял телефонную трубку:
— Мельника в кабинет Долина!
Вызванный явился без промедления.
— Вам поручается не позднее завтрашнего дня достать большой венок! — сказал Ягунов тоном, не терпящим возражений.
Начальник пищеблока растерялся:
— В феврале? Венок? Тогда надо лететь в Крым, в Никитский сад!
Остроумие Мельника не было оценено по достоинству. Пышные усы Ягунова вздернулись вверх. Всем нем было известно — это плохой симптом: буря могла родиться мгновенно.
— Сергей Алексеевич, — как всегда, не повышая голоса, сказал комиссар, — я уверен — он достанет.
Долин, повернувшись к Мельнику, пояснил:
— Двадцать седьмого февраля — шестая годовщина со дня кончины академика Ивана Петровича Павлова. До сих пор в этот день ученые и общественность Ленинграда всегда возлагали венки на могилу Павлова. И мы хотим, несмотря на фашистскую блокаду нашего Ленинграда, продолжать эту традицию. Мы надеемся на вас.
— Постараюсь, Александр Осипович!
Утром Мельник направился в Ботанический сад Академии наук. Путь дальний и по тому времени нелегкий. В оба конца — более десяти километров по сугробам.
Вот что рассказал Мельник, когда вернулся в госпиталь.
Ботанический сад разрушили гитлеровские бомбардировщики. Пятнадцатиметровая пальма, которая находилась в специально сооруженном здании, сейчас стояла мертвой среди груды железных обломков.
В одной из теплиц дымили печурки. По всей оранжерее на полках стояли горшочки с мелкими растениями. Здесь Мельник встретил закутанного в шерстяной платок мужчину с исхудавшим, почерневшим лицом и сказал, что ему нужен большой венок.
— Дорогой товарищ, — глухо ответил незнакомец, — цветов у нас нет с осени, да и зелени почти не осталось.
— Какая досада! Как же быть? — И Мельник рассказал, зачем госпиталю нужен такой венок.
— Подождите! — коротко сказал тогда мужчина и, шаркая стоптанными валенками, вышел из теплицы. Вернулся он минут через двадцать, неся в руках две большие пальмовые ветки и какие-то зеленые растения, напоминавшие папоротники.
— Венка нет, но из этих веток можно соорудить что-то наподобие венка.
Буквально на глазах ветка, украшенная зелеными листьями, превратилась в отличный венок.
— Поклонитесь, пожалуйста, и от нас могиле Ивана Петровича! — прощаясь, сказал незнакомец.
Это был ученый-садовод Николай Иванович Курнаков.
Через несколько часов Мельник добрался до госпиталя и торжественно протянул венок Ягунову.
— Теперь надо достать ленту. Шелковую! — потребовал начальник госпиталя. — И сделать надпись!
Но где достать черную ленту? Да еще шелковую!
Выручила медицинская сестра нашего отделения Клавдия Лобанова — принесла головной платок матери. Его разрезали. Получилась неплохая лента.
Достали и порошок золотистой бронзы. На ленте художник Сулимо-Самуйло сделал надпись:
Академику
Ивану Петровичу Павлову
от госпиталя 1012.
Утром 27 февраля шофер Николай Кварацхелия с трудом завел свою «Антилопу-гну», и мы поехали.
Невский проспект. Он пустынный — ни трамваев, ни троллейбусов. Редкие прохожие. Середина дома, где был Малый зал Филармонии, разрушена бомбой. Напротив выгоревшего Гостиного двора люди черпают воду из пожарного колодца. Вокруг него — толстая ледяная воронка.
Заснеженная Фонтанка. Аничков мост. Но какой? Нет привычных каждому ленинградцу бронзовых Клодтовых коней. Они где-то надежно укрыты от вражеских бомбардировок и обстрелов.
На углу Литовского проспекта и Разъезжей улицы горел большой дом. На снег падала гарь. Пожар охватил пятый этаж. Огонь бушевал. Жильцы молча выносили мебель на улицу.
У ворот Волкова кладбища и дальше все занесено снегом.
Сугробы.
Ни единой тропы.
Пять человек взялись за лопаты.
По очереди, сменяя друг друга, рыли узкую траншейку. Работа продвигалась медленно — снег слежался, плотный.
Вот и могила И. П. Павлова.
Гранитное надгробие под белым покрывалом снега.
Отрыли лопатами. Обмели. Под барельефом скромная надпись:
ПАВЛОВ
Иван Петрович
1849–1936
Мы возложили венок и минутой молчания почтили память великого ученого.
«Отфевралило»
тшумел февраль своими метелями, полностью оправдав свой нрав — самого снежного месяца. «Отфевралило», по выражению нашего дворника Семеныча.
Земля еще покрыта снегом, но он уже поубавился и начал голубеть. Дрогнуло царство зимы.
Весна побеждает!
С каждым днем все раньше показывается солнце. Искрометный снег сияет нестерпимым блеском. Свет и снег. Куда ни посмотри — глазам невмочь. Те ясные дни конца февраля, которые тонкий знаток природы М. М. Пришвин называл весной света.
Начался март. Первый весенний месяц. Утро года. С карнизов свисают последние льдинки-сосульки. Они плачут, срываются и с хрустальным звоном разбиваются о снежный наст.
С перестуком падает капель, вымывая в зернистом снегу аккуратные лунки.
А небо — нежно-лиловое.
На улицах взъерошенные воробьи. Суетятся, щебечут, перекликаются.
В начале марта с Финляндского вокзала уходил последний эшелон Ленинградского университета. Мы тепло прощались с нашими друзьями, которые, не жалея времени и сил, помогали в лечении раненых.
Путь университета — на Волгу, в Саратов. А отдела редких книг и рукописей — в Елабугу.
Среди уезжающих нет моих знакомцев из научной библиотеки. Они остались работать в блокадном Ленинграде.
Вокзал изуродован бомбежками и снарядами. Вагонов в составе меньше обычного. Укороченный поезд покидает Ленинград…
Шли дни. Из них складывались недели, месяцы, Вот уже и полгода набежало. За это время мы многому научились. Наша учеба дала свои плоды. Врачи различных специальностей: терапевты, педиатры, фтизиатры — успешно осваивали хирургическую подготовку и неплохо справлялись с лечением хирургических больных.
Операционные и перевязочные медицинские сестры научились гипсованию, методике лечебной физкультуры, массажу. Младший медперсонал — санитарки — уходу за ранеными.
