Михаил Девятаев - Полет к солнцу
Бежал старательно, не оглядываясь, и слышал, как на аэродроме гудят моторы. Мне бы только успеть, пока не подойдут летчики...
До стоянки было метров четыреста. На дне канавы замерзла вода, хрустел тоненький ледок. Я полз на четвереньках, прижимаясь к земле. В руках держал железку, вытянув ее из котомки. Изредка замирал, прислушиваясь. Моторы гудели ближе. Снова ползу вперед. Через некоторое время выглядываю из канавы. Притаился, полежал, выждал и высунул голову. Метрах в ста пятидесяти от меня ревел самолет. Оттуда, от ангаров, в мою сторону светил прожектор или огромный фонарь. Он предназначался для технической прислуги. Почему я раньше не замечал его? Может, на порядочном расстоянии видел только сам источник света — прожектор, и не мог догадаться, что он освещает всю стоянку.
Сердце выскакивало из груди, дышать было трудно. Я стоял на четвереньках, словно загнанный зверь, смотрел на самолет, сжимая в руке железку. Свет остановил меня. Но я не думал отступать. Самолет был так близко, что ползти назад от него было выше моих сил. Я ждал, я искал хоть самой незначительной приметы, которая устранила бы появившееся колебание и бросила вперед. Но такой приметы не было. Наоборот, все, что я видел, как бы говорило: «Подожди, еще подожди». Порыв, давший мне силы проползти по канаве, еще не покинул меня. Я был переполнен неистовой ненавистью, но предчувствие осторожности сдерживало меня.
Я огляделся и набрал полные легкие воздуха. Уже вогнал пальцы в землю, чтобы прыгнуть вперед. И вдруг вижу: вдоль канавы, от моря, в направлении ангаров идут два вооруженных солдата. У меня что-то оборвалось внутри, я ощутил холод, словно кто-то облил меня ледяной водой.
Единственная возможная реакция вооруженных солдат на появление заключенного вблизи самолета — незамедлительный выстрел. Я ждал этого выстрела каждое мгновение. Единственной защитой от него у меня была земля. Я пригнулся, втянул голову в себя.
В эти несколько минут, пока мимо меня прошли, беззаботно перебрасываясь словами, два солдата, я был ни жив, ни мертв, слышал только удаляющиеся шаги. Можно было осторожно поднять голову.
Две фигуры и две длинные тени словно проплыли мимо меня, прошла смерть рядом.
Вот уже солдаты скрылись за ангарами. «Мой» самолет стоял онемевший. Механик, как представлялось мне, уже на земле, он складывает инструменты. Все пропало: попытка не удалась. А там, на болоте, уже, наверное, разыскивают меня. Пополз назад по той же канаве. Похрустывая, лед врезался в руки. Я поднимался и бежал перебежками, как когда-то учили нас на военных занятиях. «Как они не заметили меня?» — спрашивал я сам себя. «Одежда! Моя одежда!» — догадался я. Снег и земля — белое и черное, и такой же мой «мантель»: естественный камуфляж.
В пустой туалет я залез с «тыла», в то отверстие помоста, который недавно смастерили мы с Димой. Отсюда было слышно, как тарахтела бетономешалка, как стрекотали вибраторы. Я еще не успел перевести дыхание, как в двери туалета кто-то сильно ударил.
— Симулянт! — гаркнул вахман.
Я выкатился из туалета, потому что вахман тут же сбил меня с ног. Он бил меня прикладом, колотил сапогами. Я не мог уклониться от ударов.
Товарищи увидели меня окровавленного, избитого, но особенного сочувствия не проявили. Они понимали, что я столько времени провел не в туалете. Что-то задумал, что-то искал. Все молчали, работали и только изредка посматривали на меня, когда я вытирал расквашенный нос и прикладывал снег к синякам.
Отношение товарищей не раз напоминало мне о том, что было известно каждому из нас. Бегство одного кого-то из бригады вообще было для других трагедией, несчастьем. Нам каждую неделю повторяли, что если кто-то один убежит из лагеря, то всех, кто работал с ним в бригаде, и тех, кто шептался с ним, и тех, кто занимал место в бараке справа и слева, немедленно уничтожат без суда и следствия. «Что ты задумал сделать с нами?» — читал я в испуганных взглядах товарищей.
Страх, который я познал в попытке к бегству, горечь неудачи с каждым днем не уменьшались, а росли. Свои действия я уже оценивал как безрассудство, отчаяние. Что было бы с товарищами, если бы меня схватили и убили в той канаве? А если бы я подбежал к самолету и не смог бы убить механика? Или не смог бы подняться на «мессершмитте»? Пытки, расстрелы...
Шло время, но я ни с кем не отважился заговорить о побеге. Знал, что для нового плана, для его осуществление необходимы товарищи, свежие силы, новая отвага. Но одно событие, которое произошло в лагере, еще раз напомнило о моей «счастливой» неудаче и о том, что могло бы быть...
Один заключенный из нашего барака как-то все же проник за колючую проволоку. Строили нас, пересчитывали, разгоняли и снова собирали на аппельплац. Осматривали остров с самолетов. Коменданту было важно, конечно, не то, что не стало одного человека, зарегистрированного в его талмудах. Списать заключенного — это для эсэсовцев пустяк. Но как он мог исчезнуть? Кто ему помог? Как ему удалось перебраться через пролив на сушу?
Главное было в том, что с беглецом острова уходила в неизвестные направления тайна военной базы. Мы понимали, что означал для начальников лагеря, аэродрома и ракетной площадки такой побег даже одного заключенного. Эсэсовцы знали свою охрану и поэтому не верили, что заключенный уже успел перебраться на сушу. Они ковыряли землю, ломали бомбоубежища, обшарили все закоулки.
И вот снова поднялись в воздух несколько самолетов.
Они спускались почти к земле, оглушительно ревели, просматривая берег. Так продолжалось несколько часов. И вдруг завыли сирены, засигналили автомашины. Охранники помчались в одном направлении. А через некоторое время привезли беглеца.
Нас согнали на плац. Посреди стояла тачка, на ней лежал человек в черном костюме, белой рубашке и ботинках. Одежда была мокрая, с нее скатывались капли воды. Лицо заключенного было изуродовано побоями, руки и голова безжизненно свисали к земле.
Увидев замученного, мы узнали знакомого товарища. Всех удивляла его одежда: откуда и как он раздобыл ее? Каждый из нас в эти минуты думал, конечно, о судьбе мученика и о своем будущем, но прежде всего — о его костюме. Значит, на острове есть сочувствующие немцы, которые принесли ему все это.
Беглец вдруг сделал попытку подняться — тысячная толпе вскрикнула. Эсэсовцы подбежали к нему. Но голова его снова повисла. Собаки злобно рвались к лежащему на тачке телу.
Мы выслушали обвинительную речь коменданта: беглец, оказывается, прятался в разбитом, полузатопленном фюзеляже самолета, который упал когда-то в воду недалеко от берега. Он неосторожно колыхнул свое убежище и от него разбежались волны. Оттуда выволокли его почти окоченевшего. Комендант сказал:
