Виталий Дмитриевский - Шаляпин в Петербурге-Петрограде
На выставке в Москве, посвященной годовщине со дня смерти В. А. Серова,
Шаляпин и Репин много беседовали и договорились встретиться в Куоккале.
Перед отъездом из Москвы Репин написал Шаляпину восторженное письмо:
«Неизреченно дорогой и бесконечно обожаемый Федор Иванович!
Спасибо, спасибо, спасибо! Я полон восторга и восхищения до небес
Досифеем... А вчера! Вот был сюрприз... А что всплывает над всем у меня, что
для меня упоительнее всего, так это брошенная, оброненная Вами мне щедро и
мило братски — надежда, что Вы ко мне приедете, ко мне в Куоккалу и даже
попозируете!! Жду и буду ожидать всякий час...
А весною, со светом все выше и выше восходящего солнца, в мечтах моих
рисуется некоторая интересная гениальная голова. Каждый день я вижу эту
героическую голову в слепке... Павла Трубецкого — очень люблю эту голову и
буду счастлив, если удастся сделать нечто столь же художественно.
Прочитав свое послание, вижу, что восторженный старичок молодо и зелено
обожает Вас. Правда.
Ваш Ил. Репин».
И вот наконец в 1914 году эта встреча в Куоккале состоялась.
Обстановка в репинских «Пенатах» была весьма оригинальна. Вот как
описывал ее художник И. И. Бродский: «Ворота с узорчатой затейливой
надписью «Пенаты» пестро раскрашены самим художником. Густая березовая
аллея тянется от ворот к двухэтажному дому, множество пристроек и
застекленные крыши разной высоты делают этот домик, напоминающий
русский терем, необычным, похожим на кустарную игрушку.
В передней висит плакат: «Прием посторонних от 3-х до 5-ти часов. Обед в
6 часов. К обеду остаются исключительно личные знакомые. От 5.30 до 7.30 дом
запирается, и всякий прием на это время прекращается».
Здесь же висит гонг «там-там» и рядом подпись: «Самопомощь. Сами
снимайте пальто, галоши. Сами открывайте двери в столовую. Сами! Бейте
веселей, крепче в «там-там»!! Сами!!»
В первом этаже несколько комнат, из них столовая и кабинетная более
близки по своей обстановке и расположению вещей к домашнему быту
художника... В углу, на возвышении, небольшая трибуна. Отсюда
проштрафившийся гость, нарушивший «правила самопомощи», обязан был
произнести речь...»
В 10 часов утра в большой мастерской Репина начинались сеансы. Репин
задумал изобразить фигуру певца в натуральную величину на огромном
горизонтальном холсте. Шаляпин помногу позировал художнику. В просторном
спортивном костюме певец свободно полулежал на широком диване (этот диван
впоследствии получил название шаляпинского), небрежно лаская свою
любимую собаку — бульдога Бульку. Справа у мольберта стоял Репин с кистью
и палитрой.
— Барином хочу я вас написать, — говорил художник.
— Зачем? — удивленно спрашивал Шаляпин.
— Иначе не могу себе вас представить, — смеялся Репин. — Вот вы лежите
на софе в халате. Жалко, что нет старинной трубки. Не курят их теперь.
Зимой в Куоккале не было дачников. Весь поселок утопал в снегу. «После
шумного, почти всегда пасмурного и задымленного зимнего Петербурга вдруг
белый снег, чистота воздуха прямо опьяняющая, когда снег пахнет то цветами,
то арбузами. На незапачканном фабричным дымом небе яркое зимнее солнце,
красное и золотое», — вспоминала о Куоккале Т. Л. Щепкина-Куперник, чей
портрет Репин написал годом позже.
Вместе с Репиным Шаляпин днем расчищал от снега дорожки в саду, и это
занятие после долгого позирования казалось певцу особенно приятным. Он
катался на лыжах, финских санях. Иногда, взяв коньки, отправлялся к взморью,
откуда вдалеке был виден Кронштадт.
За время, проведенное у Репина, Шаляпин превосходно отдохнул. Певец
сохранил в памяти эту неделю, надолго запомнил беседы с Репиным. «Об
искусстве Репин говорил так просто и интересно, что, не будучи живописцем, я
все-таки каждый раз узнавал от него что-нибудь полезное, что давало мне
возможность сообразить и отличить дурное от хорошего, прекрасное от
красивого, высокое от пошлого», — писал Шаляпин.
Портрет Шаляпина вскоре был закончен. В 1914 году его видел И. Э.
Грабарь, картина показалась ему несколько вычурной. Репин показал картину на
34-й передвижной выставке, но публика не проявила к ней интереса.
Расстроенный художник попытался доработать картину. Когда через несколько
лет К. И. Чуковский спросил Репина о ней, художник с горечью ответил: «Мой
портрет Шаляпина уже давно погублен. Я не мог удовлетвориться моим
неудавшимся портретом. Писал, писал так долго и без натуры по памяти, что
наконец совсем записал, уничтожил: остался только его Булька. Так и пропал
большой труд».
Хотя Финляндия в ту пору территориально входила в Российскую империю,
здесь меньше чувствовался полицейский гнет, не так свирепствовала царская
охранка. Поэтому в начале XX века сюда стремились люди русского искусства.
Да и сама природа Карельского перешейка — сосновые леса, залив, чистый
воздух — располагала к творческой работе, раздумьям.
31 декабря 1913 года в Россию из Италии приехал Горький. М. Ф. Андрееву
осаждали назойливые репортеры, домогались узнать местонахождение писателя.
Андреева была лаконична и непроницаема. Однако вряд ли Шаляпину было
неизвестно, что, пробыв в Петербурге несколько часов, Горький уехал на
станцию Мустамяки (ныне станция Горьковская в Выборгском районе
Ленинградской области).
Находясь под усиленным надзором полиции, писатель редко выезжал в
Петербург. Он был здесь 18 января 1914 года проездом в Москву, а потом
несколько дней в конце февраля и в начале марта. 23 марта Горький и Шаляпин
смотрели в цирке Чинизелли (ныне Ленинградский госцирк) состязания борцов.
30 марта Алексей Максимович приехал к певцу на Никольскую площадь, и
целый день они были вместе. Спустя две недели, 15 апреля, Горький
присутствовал на спектакле Мариинского театра «Дон-Кихот», в котором
Шаляпин пел заглавную партию.
