Виталий Дмитриевский - Шаляпин в Петербурге-Петрограде
вот я снова в милом Петербурге, хотя не надолго, а потом опять айда по
заграницам. „Люблю тебя, Петра творенье..."» — заключил свое интервью
Шаляпин.
Павловск в те июльские дни 1912 года жил своей привычной жизнью. В
парке степенно прогуливались дачники, бегали нарядно одетые дети. «К
сожалению некоторых обитателей, — писал обозреватель «Биржевых новостей»,
— последовало распоряжение властей о недопущении автомобилей в
прекрасный местный парк, очень соблазняющий своими аллеями любителей
этого спорта... Публики масса, между которой в счастливом положении оказался
тот, кто приехал пораньше и занял киоски и затем довольно равнодушно
поглядывал на безместных, подолгу жаждавших кофе или простокваши... На
террасе столики ресторана заняты исключительно петербуржцами,
приехавшими взять воздуха, но утратившими способность в поисках его
отходить далее пяти сажен от буфета...»
К началу концерта публика заспешила в зал, в котором будет петь Шаляпин.
Слушатели встретили певца овациями, криками «браво». Как всегда, концерт
прошел с огромным успехом. Шаляпин в заключение, «чтобы не скучно было
уходить», как он сам сказал, пел «Блоху», «Титулярного советника», «У
приказных ворот». Публика долго не отпускала певца с эстрады. А по окончании
концерта все присутствовавшие в парке любовались фейерверком, осветившим
вечернее небо.
Во время отъезда певца перрон Павловского вокзала заполнили элегантно
одетые дамы и господа. Поезд тронулся, Шаляпин помахал шляпой. Какой-то
студент, подняв старую перчатку, вдруг закричал: «Господа! Федор Иванович
забыл перчатку!» Любители сувениров, не поняв шутки, вмиг разорвали
перчатку на мелкие кусочки.
Это был один из последних павловских концертов. Правлению железной
дороги музыкальные программы стали к этому времени уже невыгодны.
Корреспондент журнала «Театр и искусство» высказывал опасение, как бы не
пресеклась «так сказать, нить истории. Раньше, — писал он, — дорога только и
существовала музыкой, но с тех пор, как дорогу продолжили на Киев, вагоны
уже не нуждаются в „звуках Орфея“».
Следующий раз Шаляпин приехал в Петербург через месяц — 20 сентября.
Он чувствовал себя утомленным. «Я очень рад, — говорил певец окружившим
его репортерам, — что я опять в моем милом Петербурге, в котором я пою с
таким удовольствием!»
С вокзала Шаляпин отправился на свою квартиру — на Никольскую
площадь. Те, кто бывал здесь у Шаляпина, вспоминали просторный кабинет, на
стенах которого висели эскизы К. Юона к «Борису Годунову» (Шаляпин
приобрел их у художника и очень радовался покупке), портрет М. Горького
работы художника И. Гринмана, портрет М. Мусоргского. С этими портретами
Шаляпин не расставался. Они кочевали с ним с одной петербургской квартиры
на другую.
Живя в Петербурге постоянно, Шаляпин часто виделся с И. Е. Репиным,
регулярно бывал на устраиваемых художником «средах». А Репин приезжал в
Мариинский театр на спектакли с участием Шаляпина. Так, 25 ноября он
слушал певца в «Севильском цирюльнике». Шаляпин бывал и в Академии
художеств, где, к удивлению художников, любил сам заняться лепкой, взять в
руки карандаш или кисть. В декабре 1912 года, когда в церкви Академии
устраивалась панихида в связи с годовщиной смерти В. А. Серова, Шаляпин пел
в хоре. Газеты писали о намерении певца учредить стипендию имени Серова.
Январь и начало февраля 1914 года Шаляпин провел в санатории на станции
Иматра, в Финляндии. 1 февраля Шаляпину исполнился 41 год. Напряженный
труд давал о себе знать: переутомление влияло на сердце, врачи настаивали хотя
бы на кратковременном отдыхе и лечении. В Иматре Шаляпин много гулял,
катался на коньках по озеру, ходил на лыжах. А в середине февраля отправился
навестить И. Е. Репина в «Пенаты». «Я давно обещал ему позировать, — писал
певец старшей дочери Ирике. — Он очень рад и будет писать с меня портрет».
Многое связывало певца и художника. И конечно, прежде всего любовь к
Стасову, который сыграл в жизни обоих важную роль. В свое время Стасов
написал статью о «Бурлаках», которая имела для молодого художника такое же
значение, какое для Шаляпина имела стасовская статья «Радость безмерная».
Теперь, когда Стасова уже не было в живых, Репина и Шаляпина связывали
общие воспоминания о нем. Бережно хранил Илья Ефимович в своей
библиотеке тома стасовских сочинений. В переписке Репина и Стасова Шаляпин
упоминался очень часто. Маститый критик и известный художник радостно
сообщали друг другу об успехах молодого певца, внимательно следили за его
творчеством. В одной из комнат в «Пенатах» стоял бюст Шаляпина работы П. П.
Трубецкого, который Репин приобрел в 1906 году.
...Еще в начале 1900-х годов Стасов писал Репину: «А у нас тут (в
Старожиловке. — Авт. ) два раза летом был Шаляпин и вся музыкальная
компания. Он оба раза пел, оставался часов до двух ночи. Какой талантище!!!
Неужели вы его никогда не напишете?»
Певец все сильнее интересовал Репина — и как удивительно интересный,
талантливый человек, незаурядная личность, и как редкостная художественная
модель. Репин ходил в театр на спектакли, с особенным восхищением отзывался
об исполнении Шаляпиным ролей Досифея, Бориса Годунова, Олоферна. «Не
так давно в «Олоферне» (имеется в виду опера А. Н. Серова «Юдифь». — Авт. )
я слышал и видел Шаляпина... — писал Репин в одном из писем 1909 года, —
как он лежал на софе! Архивосточный деспот, завоеватель в дурном настроении.
Предстоящие цепенеют со всеми одалисками. Цепенеет весь театр, так глубока и
убийственно могуча хандра великого владыки».
Общение с Репиным всегда было огромной радостью для Шаляпина. Те, кто
видел их вместе, обычно не могли сдержать улыбки: слишком велик был
контраст огромного, очень артистичного во всем, слегка барственного
Шаляпина, и тихого, маленького, незаметного Репина.
На выставке в Москве, посвященной годовщине со дня смерти В. А. Серова,
