Паола Педиконе - Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы
Поэтому автобиографический жанр – единственный, в котором художник цельно и недвусмысленно приносит жертву у истоков своего таланта. Поэтому-то я должен снять фильм, который будет называться «Белый день». Фильм о моем детстве, счастливой памяти и о любви, смысл которой можно осознать только сейчас, когда ты наконец понял, что и как ты любил и почему. Тогда же любовь была бессмысленна и поэтому радостна и безмятежна. А так как очень хотелось быть счастливым, то научиться этому можно, только вспоминая.
Детство, сияющие на солнце верхушки деревьев и мать, которая бредет по покрытому росой лугу и оставляет за собой темные, как на первом снегу, следы…
Соавтор Тарковского Александр Мишарин считает, что толчком к созданию сценария «Белый, белый день» был разрыв Андрея с Ирмой Рауш и уход к Ларисе Кизиловой. Он пишет:
Когда Андрей закончил снимать «Рублева», все чаще стал возникать вопрос, что мы будем делать дальше. Как-то мы провели целый день на Измайловских прудах. Было солнечно, жарко, мы много гуляли, говорили и думали, как сделать картину о современной России, о реалиях нашей действительности. Сыграло большую роль и то, что в его семейной жизни наступил сложный период, и предполагаемая сценарная история во многом совпадала с его реальной жизнью. Сам он в свое время болезненно переживал уход отца. Андрея и его сестру Марину воспитывала их мать Мария Ивановна, которая всю жизнь проработала в Первой Образцовой типографии им. Жданова. Жили они в маленьком деревянном домике на «Щипке» <…> очень бедно. Андрей все это хорошо помнил. Сложные отношения с отцом и непростые с матерью вели его к осмыслению прошлого.
Довольно рано Андрей стал серьезно задумываться о своего рода «зеркальности» судеб – своей и отца. Эти сопоставления сначала носили эпизодический характер, а годы спустя стали навязчивой идеей.
Гимназия и школа
Елизаветград. 1910-е Москва. 1940-е
Андрей обучался в советской школе («Сталин – наш друг и учитель»), Арсений – в классической гимназии («Veni, vidi, vici»).
Это была частная гимназия Мелетия Карповича Крыжановского, «укомплектованная» очень хорошими преподавателями. Хотя гимназия была классической, преподавание естественных наук также было поставлено отлично; физический кабинет, химическая лаборатория хорошо оборудованы, различные коллекции – насекомых, минералов – были велики, их часто показывали гимназистам. Крыжановского гимназисты называли «Мелетием Шестиглазым», поскольку он носил две пары очков…
Арсений Тарковский признавался:
Я очень плохо учился. Легко все запоминал, но учиться очень не любил. Иногда мне везло. Как-то я сдавал экзамен по алгебре, меня пригласил к себе учитель математики, и у него над столом стоял словарь Брокгауза. И там была статья про алгебру. Я ее списал и сдал экзамен.
И в этом плане Андрей пошел по стопам отца – он тоже плохо учился, постоянно прогуливал уроки и вообще большую часть времени проводил на улице, порой в весьма сомнительных дворовых компаниях.
Сестра вспоминает:
За восьмой год, в табеле у Андрея стоят преимущественно «тройки»: из двенадцати предметов только три «четверки». Таким образом он довлачился до десятого класса.
В какой-то момент Андрея за неуспеваемость и конфликты с учителями хотели даже исключить из школы, но спасла учительница истории Фаина Израилевна Фурманова, чувствовавшая в пареньке сильный независимый характер, понимавшая его потенциальный дар, который еще искал своего воплощения. Она была классной руководительницей параллельного 10-го «Б» и забрала Тарковского в свой класс под личную ответственность.
Но вернемся к отцу. Проучившись три года в гимназии, Арсений перешел в 6-ю группу трудовой школы, которая только что тогда организовалась.
Двумя классами старше Арсения в гимназии учились Николай Станиславский,[43] ставший впоследствии знаменитым чтецом, Юрий Никитин, также избравший актерскую стезю и Михаил Хораманский, уехавший в Польшу и прославившийся там как беллетрист.
Тарковский вспоминает:
Хораманский был нашим учителем. Он писал стихи «по-людски», переводил с французского Верхарна и символистов, он был первый, кто показал мне и объяснил хоть краешек «новой поэзии». Юра Никитин и Коля Станиславский были театралы, потом они и стали актерами. Я тоже немного увлекался театром, даже играл на сцене, но это увлечение навсегда и бесследно прошло.
Увлечение театром, очевидно, связано было и с тем, что украинский драматург И. К. Тобилевич (Карпенко-Карый) женился на тете Арсения, родной сестре Александра Карловича – Надежде. Братья Тобилевича, актеры Афанасий Саксаганский и Садовский организовали свою театральную труппу, пригласили актрису Заньковецкую и давали спектакли не только на Украине, но и в столичных городах. В Петербурге на этих спектаклях бывал даже император Александр III. В честь тетки Надежды земля Тобилевича была назвала «Хутор Надия».
«Я тоже немного увлекался театром, даже играл на сцене», – скромно замечает Арсений Тарковский. К сожалению, не осталось зрительских свидетельств его «лицедейства». Андрею в этом смысле повезло больше. Его одноклассники оставили подробные воспоминания о вхождении будущего гения кинорежиссуры в царство Мельпомены.
Рассказывает Владимир Куриленко:
Мы поставили <.> несколько одноактных чеховских пьес и задумывали какую-нибудь большую сценическую работу. Нужную идею, с восторгом принятую всеми, принес руководитель молодежной театральной студии, которую мы начали посещать, Иван Михайлович Илягин – профессиональный актер и режиссер, своей худобой и красивой седой головой напоминавший Станиславского. Он предложил нам поставить пьесу в 4-х действиях. Она называлась «На той стороне». <.> Пьеса была что надо! Со шпионами, белогвардейцами, эмигрантами, контрразведчиками, ресторанными певичками, красивыми дамами, со стрельбой, арестами и допросами. Действие разворачивалось, по-видимому, в оккупированной японцами Манчжурии, куда был заброшен храбрый советский разведчик. В пьесе была занята, по меньшей мере, половина нашего класса, да еще пригласили ребят из 10-го «Б». В спектакле участвовали также девочки из соседних школ.[44] Как часто бывало в те годы, режиссера Ивана Михайловича куда-то «перебросили», и начатую им работу заканчивал большой любитель театра, студент Плехановского института Борис Белов, ставший впоследствии видным экономистом, профессором.
Мы с невероятным увлечением работали над спектаклем. Репетиции шли или в школе после уроков, или на квартире у Игоря Смурыгина, или на настоящей, хоть и небольшой сцене Дома пионеров, размещавшемся в бывшем купеческом особняке на Большой Полянке. Там же, по договоренности со школой, нам разрешили устроить премьеру.
