Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
4 июля. Сергей Львович женится на графине М. Н. Зубовой.
7 июля. Л. Н. мы видим у себя реже прошлого. Он последнее время все нездоров желудком и мало ездит верхом. Впрочем, дней пять — шесть тому назад он был днем у нас, сидел около часу, пил чай. Он все такой же удивительно прекрасный, как всегда.
К сожалению, того же нельзя сказать про большинство близких. Возможность лишиться земельной собственности разбудила в них нехорошие инстинкты. Куда девалась их хваленая «любовь к народу»?
19 июля. Л. Н. работает уже месяца три — четыре над статьей о современном положении русского народа («О значении русской революции»). Статью теперь, кажется, кончает. Я читал ее, еще далеко не законченную, с месяц назад.
22 июля. Вчера я застал в Ясной Н. В. Давыдова. Л. Н. в разговоре с ним сказал:
— Теперь момент, когда Россия, шедшая всегда позади других стран, как бы призвана стать впереди всех проведением земельной реформы (Генри Джордж). Крайние революционные элементы только и сильны поддержкой народа. Народ же, если прекратится вековая несправедливость владения землей как собственностью, несомненно оставит их и вернется к мирной жизни.
Давыдов говорил, что сейчас взаимные убийства и ненависть дошли до такой степени, что остановить их не знаешь чем. Л. Н. сказал:
— Где‑то, в одной из американских республик, кажется в Аргентине, чуть не сто лет подряд продолжалась революция. Все жители так измучились, что когда явился наконец какой‑то диктатор, переказнил и перевешал без конца народу и водворил порядок, так его чуть не боготворить стали… Так и у нас в роли Наполеона явится какой‑нибудь Трепов, наставит на каждом перекрестке виселиц и пулеметов, водворит порядок, и ему еще, пожалуй, памятник в Кремле поставят…
— Наше правительство теперь, как дикий зверь, которого повалили вверх ногами, и он отбивается всеми лапами во все стороны без всякого смысла.
По поводу ареста С. Т. Семенова (писателя из крестьян), Л. Н. сказал:
— Правительство теперь совершенно не знает и не может знать, кого арестовать. Собственно, теперь в России все разделяются на подлежащих аресту и арестующих. Вот и мы с вами, — обратился он к Давыдову, — я должен быть арестован, а вы — арестующий (он председатель Окружного суда).
Л. Н. говорит, что все зло происходит от того, что мы, как народ говорит, «Бога забыли».
У Л. Н. были в этот день фабричные, с которыми он тщетно пытался говорить на эту тему.
Л. Н. сказал:
— Я чувствую, что когда начинаешь говорить с ними о нравственных вопросах, о Боге, то это проходит мимо — так, старичок из ума выжил.
Л. Н. сказал еще:
— На моей памяти отцы моего поколения исполняли церковные обряды только внешним образом: засунул голову попу под фартук, попил вина с водой и все. Но внутри у них был свой, правда довольно низменный, нравственный кодекс — дворянские традиции, честь и т. д. Теперь же ничего нет, и это ужасно.
— Когда я был маленький, лет около семидесяти тому назад, в Казани, пришел раз из гимназии Володя Милютин и сообщил нам, как новость, которую он только что узнал в гимназии, что Бога нет. Так и теперешнее поколение.
25 июля. Л. Н. сказал мне вчера:
— Мы часто говорим: я этого не могу. Между тем мы не имеем на это никакого права. Мы можем только говорить: я не мог. Перед человеком всегда может открыться возможность того, что было невозможно. Все может оказаться возможным. В области материальной желание неосуществимо, так как его осуществление зависит от цепи причин. В духовной области желание также неосуществимо, но возможно постепенное приближение к совершенству. Вопрос о так называемой свободе воли неправильно поставлен. Здесь смешивается видимое, временное, пространственное — с духовным. Между тем в мире материальном свободы нет, так как все находится в причинной зависимости одно от другого. В области же духовной вопроса не может быть, так как в духовной жизни нет зла, а одно благо, так что нет свободы. Добро — благо в духовной жизни только одно, а если является зло, то это уже не духовная жизнь, следовательно, опять не может быть речи о свободе.
— Я повторяю последнее время старые мысли, — сказал JT. H., — трюизмы и нахожу в них новое. Я как будто глубже в них проникаю. Например, слова: «все люди, все человеки». Я с особенной ясностью вижу теперь, до какой степени все люди: японцы, китайцы, русские, кафры — все одинаковы. Везде те же страсти, те же слабости, те же стремления.
Л. Н. расспрашивал Давыдова про Боборыкина, про которого сказал при этом:
— Боборыкин писатель, по произведениям которого можно будет изучать быт современного общества. В этом отношении его писания являются ценным материалом. Впрочем, у него есть один рассказ, не помню, как он называется, там описана акушерка, которую разорил родственник (кажется, муж дочери), и кончилось тем, что она дошла до ночлежного дома. Там, лежа в полном отчаянии на нарах, она вдруг услыхала, что внизу женщина рожает. — Л. Н. не мог говорить, его душили слезы. — Она спустилась вниз, стала помогать этой женщине и поняла, что жизнь не кончена… Этот рассказ можно, пожалуй, поместить в «Круг Чтения».
— Странные наши личные отношения с Боборыкиным, — продолжал Л. Н. — Я был еще совсем молод, когда вышла его первая вещь, кажется, «В путь — дорогу». Я прочитал этот роман, и, помню, он тогда мне очень понравился. Я даже пришел в такой восторг, что решил написать автору, и написал, но потом почему‑то письма этого не отправил. Недавно я нашел у себя это письмо.
— Вы это расскажите ему, — прибавил Л.H., обращаясь к Давыдову.
— Потом, уже значительно позже, Боборыкин был у меня в Москве. Помню, все ходил по комнате и говорил разные похвалы моим произведениям. После этого он как‑то еще бывал у меня и вдруг перестал. Он, кажется, враждебно относится ко мне, как будто что‑то против меня имеет. Впрочем, за последнее время был случай, о котором он узнал и мне говорили — ему это было приятно. Когда меня выбрали в академию, то мне, как и другим членам, прислали предложение назвать шесть лиц, которых я считал бы достойными избрать в академики. Я отослал лист и написал на нем шесть раз — Петр Боборыкин.
О Боборыкине Л. Н. сказал еще:
— Вот как говорят: «Каждый недостаток заключает в себе некоторые достоинства и каждое достоинство — некоторые недостатки». Эта культурность, это обилие всяких часто ненужных познаний в различных областях, несмотря на свои отрицательные стороны, имеет одно важное преимущество — скромность и осторожность в суждениях. Кто много знает, тот видит, как осторожно надо высказывать свое суждение, чтобы не ошибиться. А нахватавшийся верхов самоучка с необыкновенной смелостью судит обо всем.
