Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
Потом Л. Н. сказал еще:
— Хотя мне это на том свете ни на что не пригодится, а все‑таки я рад, что дожил до революции. Очень интересно это все!
Андрей Львович приехал из Тамбова и рассказывал, как ужасно там пороли мужиков. Л. Н. сказал по поводу этого:
— Зло не пропадает, а всегда возвращается на того, кто его совершает. Ужасно, если они возбудят злобу в русском мужике: а злоба возбуждается, и зло все растет, и это ужасно!
1906
30 января. На днях получил письмо от Софьи Андреевны от 23 января. Вот отрывок из него: «Известие о том, что вы, может быть, приедете поиграть с Сергеем Ивановичем, было встречено у нас в Ясной Поляне шумно — радостно. Жаль будет, если это не осуществится! Теперь беспрестанно говорят: «А вот когда приедут Гольденвейзер и Танеев, то будет то‑то, поедем туда‑то кататься и т. д.» Утешать своей музыкой пришлось бы, главное, троих, никогда теперь не имеющих этой радости. А именно: Льва Николаевича, немощную Марию Александровну и связанную своей дочкой Татьяну Львовну. На днях перетащим наверх рояль и пошлем за настройщиком». (Второй рояль стоял в то время в Ясной внизу у Александры Львовны, а мы собирались играть на двух фортепиано.)
В двадцатых числах января Мария Львовна с мужем и Александра Львовна уехали за границу.
12 февраля. 10 и 11 февраля мы с женой и С. И. Танеев провели в Ясной.
Л. Н. сказал Сергею Ивановичу и мне:
— Кантовский категорический императив — не случайное понятие, а в нем — вся сущность его философии. Все величайшие философы в своих учениях не совпадают только наружно. «Воля» Шопенгауэра, «субстанция» Спинозы, «категорический императив» Канта — это только с разных сторон освещенная одна и та же духовная основа жизни. И у величайших не научных, а религиозно — нравственных учителей их учения в главном совпадают. Учение Христа и учение Будды очень близки друг другу. Сознание долга — это борьба человека с его материальной природой. Дуализма в сущности нет. Материальное «я» — тело и вообще материя — это только ряд отношений, иллюзия, из которой в нашей временной жизни нельзя выйти. Я сознаю себя духовным существом, но я отделен от всего остального мира известными пределами, которые и суть материальный мир. В расширении этих пределов и есть сущность духовной жизни.
— Еще нынче я подумал: я скоро умру, и ясно почувствовал всю условность понятия «скоро». Для эфемерного существа этот мой остаток жизни кажется страшно продолжительным, для существа, живущего десять тысяч лет, — одним мгновением. Длинный, короткий, большой, маленький, твердый стол, мягкая скатерть — все это одинаково нереально.
Л. Н. спрашивал Сергея Ивановича об Аренском (композиторе), который очень плох (чахотка) — умирает где‑то недалеко под Петербургом. Л. Н. интересовался — сознает ли Аренский свое положение и как к нему относится.
С. И. сказал:
— Он знает, кажется, что близок к смерти, но я думаю, что лучше бы хотел выздороветь.
Л. Н. просил Танеева передать Аренскому экземпляр «Круга Чтения», на котором сделал надпись. Л. Н. сказал при этом:
— Вы, может быть, сочтете меня наивным, но я надеюсь, что ему нужна будет эта книга. Есть вещи, которые перед лицом смерти становятся ненужными, ничтожными, а есть такие, которые никогда не могут потерять свою значительность. Я чувствую, что, умирая, говорить своим палачам: «Прости им Господи, не ведают бо, что творят» — это нужно, важно; а сыграть самую лучшую симфонию или читать лучшую повесть — не нужно. Про Боткина (Василия Петровича) Машенька (сестра Л. Н.) рассказывает, что, умирая, он просил играть ему «Реквием» Моцарта — это нехорошо…
Раньше С. И. Танеев сказал Л.H.:
— Читая партитуру давно умершего композитора, вступаешь с ним в духовное общение.
Л. Н. с ним согласился и сказал, что, разумеется, то же и по отношению к чтению книг.
Л. Н. читает с младшим сыном М. С. Сухотина, Дориком, «Мысли мудрых людей», объясняя прочитанное. Занятие это, кажется, одинаково радостно для обоих.
Мы много играли с Сергеем Ивановичем на двух фортепиано: вторую сюиту Аренского, девятую симфонию Бетховена и др. С. И. играл четвертый концерт Бетховена, а я — концерт Шумана, причем мы друг другу аккомпанировали. Против моего ожидания, Л. Н. очень понравился концерт Шумана и сравнительно мало — бетховенский. Я объясняю себе это отчасти тем, что С. И., превосходно играющий этот концерт, на этот раз играл его менее удачно (довольно грубо), чему способствовал и разбитый яснополянский инструмент, к которому он, давно не бывавший в Ясной, не мог сразу приноровиться. Девятая симфония произвела на Л. Н большое впечатление.
Л. Н. давно, в молодости, сочинил вальс. Хотя он сам не вполне уверен в своем авторстве, все‑таки он по нашей просьбе сыграл нам его, и мы с Сергеем Ивановичем его записали. (Это единственный раз, что я слышал, как Л. Н. играет на фортепиано. Вальс Л. Н. в записи С. И. Танеева напечатан в «Толстовском Ежегоднике» за 1912 г. Моя запись, почти буквально совпадающая с записью Танеева, приложена к настоящей книге.)
15 апреля. Письмо Л. Н. ко мне: «Как жаль, что вы хвораете милый Александр Борисович. Ждем вас. Спасибо, что написали. Радуюсь тому, что написали.
Привет Ан. Ал. (моей жене). Любящий вас Л. Толстой».
Из письма Александры Львовны от 27 апреля. «У нас так хорошо, что лучше быть не может. Яблони осыпаны цветом, сирень и ландыши распускаются, а соловьи так и разливаются весь день… У нас все хорошо. Отец здоров и много занимается».
6 мая. Ясная Поляна. Говорили о розни между интеллигенцией и народом. Л. Н. сказал:
— Я сам интеллигент и вот уже тридцать лет ненавижу в себе интеллигента!
11 июня. Мы опять в Телятенках. У Толстых царит какой- то чуждый, неприятный дух, так что общение с ними мало радует. Л. Н. здоров, работает. У нас пока был только один раз и то верхом, не слезая с лошади.
23 июня. Л. Н. вчера захворал сильным гастрическим припадком, сопровождавшимся повышением температуры. К вечеру ему стало лучше. Нынче мы еще не имеем сведений. Сейчас еду в Ясную; надеюсь, что там все благополучно.
4 июля. Сергей Львович женится на графине М. Н. Зубовой.
7 июля. Л. Н. мы видим у себя реже прошлого. Он последнее время все нездоров желудком и мало ездит верхом. Впрочем, дней пять — шесть тому назад он был днем у нас, сидел около часу, пил чай. Он все такой же удивительно прекрасный, как всегда.
К сожалению, того же нельзя сказать про большинство близких. Возможность лишиться земельной собственности разбудила в них нехорошие инстинкты. Куда девалась их хваленая «любовь к народу»?
