Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя
— Зейделя заменяет обер-ефрейтор Робличка. Он хорошо знает русский язык.
К весне 1943 года Венделин прекрасно говорил по-немецки, хорошо изучил русский язык. Он отличался живостью ума и гладкостью речи. Оценив в нем эти качества, гитлеровское начальство на авиабазе часто приглашало его в качестве переводчика на важные, секретные совещания с представителями «местного аппарата». Обо всех этих совещаниях Венделин исправно информировал партизан.
— Хорошо! Пусть явится к полковнику Дюде в девятнадцать ноль-ноль!
Обер-ефрейтор был очень занят: он тщательно перелистывал большой и ценный материал — последние похоронные на летчиков Сещинской авиабазы, погибших «за фюрера, немецкий народ и отечество».
Ровно в 19.00 в кабинет начальника авиабазы вошел молодцеватый, подтянутый голубоглазый блондин в отлично пригнанном мундире с погонами обер-ефрейтора.
— Хайль Гитлер!
За столом сидел, поглаживая седой прусский бобрик, незнакомый Робличке, похожий на фельдмаршала Кейтеля генерал с раззолоченным воротником и красными лацканами мундира. Сбоку уселись полковник Дюда, с таким же седым бобриком, моложавый СС-штандартенфюрер из бригады СС Дирлевангера и по-эсэсовски коротко остриженный, похожий на спортсмена гауптштурмфюрер Вернер. На стульях у стены неловко жались знакомые Робличке начальник русской вспомогательной полиции Сещи Коржиков (каменные скулы, дремучие брови козырьком, мутные, как самогон, глаза) и его помощник Плаксин (подобострастное ничтожество без особых примет). Рядом с ними сидело двое полковников-власовцев в сизо-голубой форме вермахта, но с золотыми погонами и знаком РОА на рукаве. Эти вояки-перевертыши сидели с видом ложно значительным, но больше всего походили на непроспавшихся пьяниц.
— Итак, господа, — начал генерал, — мы слишком часто объявляли партизан уничтоженными. Между тем отряды стали бригадами, появились целые партизанские края, мы на фронте не можем отдавать себя целиком борьбе с Красной Армией, когда чувствуем за спиной такую грозную опасность, а ваша авиабаза стала островом в «красном море». На этот раз нас интересует не пропагандистский, а чисто военный, оперативный эффект нашей карательной операции «Нахбархильфе». Взгляните на эту карту! Переведите!
— Яволь, экселлекц! — в меру громко отчеканил Робличка.
Генерал, слушая перевод, вполоборота повернулся к крупномасштабной карте на стене, показав морщинистую шею над воротником с золотой арабеской.
— По данным, уточненным гауптштурмфюрером Вернером, — продолжал командующий карательной экспедицией, — партизаны Клетнянских лесов насчитывают сейчас не менее десяти тысяч бойцов, но лишь половина из них по-настоящему боеспособна. Клетнянская группировка партизан состоит из трех зон. В нее входят бандиты бригад Данченкова, Кезикова, Коротченкова, Панасенкова…
Венделин невозмутимо переводил и одновременно стенографировал плавную речь генерала. Переводил он почти синхронно, вполголоса, но четко и внятно, с едва заметным напряжением, но гораздо лучше медлительного Геллера, хотя тот и прожил полжизни с русскими и украинцами. «Нахбархильфе» он правильно перевел, как «Помощь соседа», хотя только потом понял, что операция так названа потому, что одна гитлеровская армия вынуждена была прийти на помощь другой в борьбе с клетнянскими партизанами.
— На рассвете десятого мая эшелоны фронтовых и тыловых частей четвертой полевой и второй танковой армий начнут выгружаться на станциях Сеща, Дубровка, Олсуфьево, Жуковка. Всего командование для расчистки прифронтового тыла нашего фронта выделило одиннадцать дивизий — около ста тысяч солдат и офицеров, не считая тыловых частей, батальонов РОА и вспомогательной полиции. Двум дивизиям и вашим, господа, частям поручена ликвидация клетнянской группировки. Я собрал вас для того, чтобы поставить вам боевую задачу, объяснить план операции, указать маршруты наступления, договориться о координации наших действий. Начало операции — девятнадцатое мая. Части люфтваффе будут поддерживать возглавляемые мною войска с аэродромов Сеща и Брянск… Хочу отметить, как факт весьма положительный, что вся многонациональная Сещинская авиабаза, которая, по меткому выражению полковника Дюды, является символом европейской антибольшевистской коалиции, будет принимать участие в уничтожении лесных бандитов с помощью значительных сил «Русской освободительной армии» и русской вспомогательной полиции. Мы рады приветствовать цвет русского народа, как участников антибольшевистского крестового похода. На нашем совещании присутствуют офицеры шестьсот двадцать седьмого и шестьсот тридцать седьмого восточных батальонов…
Когда совещание закончилось, полковник Дюда, брезгливо отводя глаза от власовских офицеров и полицейских, пригласил генерала и господ офицеров в казино на «небольшой ужин». Робличка опасался, что и его уведут на ужин в качестве переводчика, но Вернер, вставая, отрывисто произнес:
— Инструктаж отпечатать с грифом «Совершенно секретно» в шести экземплярах и сдать мне вместе со стенограммой не позже, чем через час. Я буду в казино.
Робличка быстро прошел в свою комнату. Христманн уже ушел. Он сел за стол под плакат «Пст! Враг подслушивает!» и, заложив семь листов бумаги с копировальной бумагой в большую конторскую пишущую машинку типа «Ремингтон», стал быстро, всеми пальцами печатать стенограмму.
Через час, спрятав седьмой экземпляр за голенище, Венделин положил отпечатанные экземпляры в папку и поспешил к Вернеру…
Вернер долго считывал отпечатанную стенограмму с оригиналом, пока Венделин стоял перед ним по стойке «смирно», на прусский манер согнув и оттопырив локти. Потом он выругал Венделина за какую-то орфографическую ошибку и, вытащив золотую зажигалку, сделанную в форме пистолетика «Вальтер СС», стал сжигать оригинал стенограммы. Суровое лицо его осветилось огнем. Так и запомнил Венделин Вернера — в эсэсовском мундире с Железным крестом первого класса, ромбом «СД» на рукаве, черными петлицами и мрачным лицом, освещенным огнем… У шефа СД было такое же сумрачное, решительное, как бы овеянное пороховым дымом лицо, нордическое лицо доблестного германского «остландрейтера», рыцаря похода на восток, какое изображали художники из рейхсминистерства пропаганды на своих военно-патриотических плакатах.
— Гауптштурмфюрер! — громко сказал Венделин, — Я принес и копирку. Ее тоже сжечь?
— Молодец! — ответил Вернер. — Сделай это сам и сделай это здесь!
— Яволь, гаупштурмфюрер!
Когда Венделин передал седьмой экземпляр стенограммы Ане, он сказал ей:
