Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя
Провал дубровской организации не привел к провалу тесно связанной с ней сещинской интернациональной организации. Тысячу раз мысленно благодарила Аня первого руководителя сещинского подполья Костю Поварова, который так его построил и соединил с дубровским подпольем, что гибель одного не грозила гибелью другому. Она благодарила и Данченкова и Дядю Колю, которые вовремя изолировали эти два подполья друг от друга. И, конечно, благодарила она от всего своего изболевшегося сердца Поваровых, которые не пожелали купить себе жизнь, заплатив за нее изменой.
В мае и июне на всем Центральном фронте советские летчики повели ожесточенную борьбу за господство в своем, русском небе. Ставка Верховного Главнокомандования приказала: изо всех сил ударить по аэродромам врага, чтобы ослабить наступление германской армии.
Гитлеровцы пытались нанести ответный удар по советским аэродромам. Сещинская авиабаза была в те роковые недели одной из шести крупнейших баз дальней бомбардировочной авиации Гитлера. С Сещинского аэродрома «юнкерсы» десятки раз вылетали на массированную бомбежку Горького, Саратова, Ярославля и других важных советских промышленных городов. Об основных вылетах врага сещинская интернациональная подпольная организация своевременно сообщала советскому командованию. Почти полторы тысячи самолетов сбросили свои бомбы в основном на ложные аэродромы, — у люфтваффе не было там своих Янов и Венделинов, таких разведчиц, как Аня Морозова.
Все это время, день за днем, ночь за ночью, Ян Маньковский и все герои-подпольщики Сещи вызывали огонь на себя. Сещу бомбили так, как никогда не бомбили Москву или Ленинград. Земля, на которой стояла авиабаза, вся была изрыта воронками.
Сейчас невозможно подсчитать, какой урон нанесли врагу герои интернационального сещинского подполья. И кто знает, сколько спасли они наших солдат на фронте, наших летчиков, жителей Москвы и многих других городов, взрывая авиабазу изнутри, наводя на нее в течение многих месяцев советские самолеты.
Уже давно не одна, а несколько раций разведчиков и партизан почти ежедневно передавали радиограммы со сведениями о Сеще Большой земле, рации «Урса» — Косырева, Данченкова, разведгруппы «Кондор»…
«Заву» от «Урса», 7 марта 1943 года:
«План Сещи послан 7.3.43 самолетом с Винокуровым Попову, начальнику Западного штаба партизанского движения, секретарю Смоленского обкома ВКП(б)…»
«По шоссе Брянск — Рославль через Сещу прошла автоколонна из 267 автомашин. Солдат 310, офицеров 46. Знак: в прямоугольника четыре квадрата в шахматном порядке… "Резеда"».
«За сутки через Сещу на Брянск из Рославля прошли 4 автоколонны. Крытых машин 934, открытых 41 с живой силой, легковых 64 с офицерами. Знак: имперский орел над квадратом с цветущим подсолнухом в центре… "Резеда"».
«На Сещинском аэродроме 210 самолетов… "Резеда"».
«Заву» от «Урса»:
«Самолетом выслал вам с комиссаром Шараевым планы Сещи, Рославля и почту…»
Сеща… Даже само это название, одно это старое русское слово, звучит как звон боевой стали, как клич победы. Ведь «сеща», или «сеча», — это, по Далю, «просека… засека… завал из деревьев… росчисть в лесу, где лес вырублен и сожжен на месте, под пашню, откуда, вероятно, Запорожская Сеча»… Рославльский уезд когда-то граничил с Речью Посполитой; в этих местах, на тысячелетней русской земле, пролегала засечная оборонительная линия Российского государства. Когда Петр Первый сделал Рославль центральным опорным пунктом на линии Смоленск — Брянск, на месте Сещи валили деревья, защищая Россию от нашествия Карла Двенадцатого. Возможно, в те годы и появилось здесь военное поселение, ставшее потом деревней, селом, поселком Сеща, судьбы которой так тесно связаны с историей нашего народа, со свободолюбивой борьбой трех славянских народов.
Весной сорок второго года Аня Морозова рассказывала партизанам:
— Немцы в Сеще хвастаются: летают только немцы, а снаряжает их в полет, на борьбу с большевизмом, вся Европа!
И вот прошел год. В глазах полковника Дюды и майора Арвайлера Сеща, с ее пестрым, интернациональным гарнизоном, с ее ротами согнанных со всей Европы подневольных рабочих, все еще была символом европейского антибольшевистского сотрудничества. Разговоры о таком сотрудничестве стали весьма модными среди гитлеровцев после Сталинграда. Всей Европе, всему миру грозил Геббельс «ужасами большевизма», призывал к крестовому походу против Москвы, втайне надеясь отколоть от нее и западных союзников.
А между тем подвиг Ани Морозовой и ее друзей, беззаветная борьба интернациональной подпольной организации на Сещинской авиабазе сделала Сещу героическим символом совместной борьбы свободолюбивых народов против гитлеровской Германии. Подполье крепло и росло. Оно пополнилось румынами, французами… Нет, Европа не хотела снаряжать немцев в крестовый поход против России. Боевой антифашистский союз выковывался не только в подполье, но и в воздухе.
«НОРМАНДИЯ» НАД СЕЩЕЙ
На командно-диспетчерском пункте Сещинского аэродрома, на вышке управления полетами, набитой дежурными офицерами, радистами, связными, кипела лихорадочная работа. Воздушное сражение над Сещей достигло своего апогея — преодолев заслон зенитного огня, советские бомбардировщики прорвались к аэродрому. Теперь уже оперативные офицеры люфтваффе следили за боем не по экрану радиолокатора, не по большой, расчерченной на квадраты карте на оперативном столе, а просто выглядывая в разбитые воздушной волной окна. Какой-то генерал с перевязанной головой, сидя с радистом, управлял по радио с земли обороной авиабазы, выкрикивая команды в микрофон. Полковник, командир другой эскадры, выкрикивал поодаль приказания своим истребителям:
— «Герцог-один»! Не смейте уклоняться от боя! Алло? Прикройте «Герцога-два»!… Назад! Назад!
— Тысяча чертей! — взревел генерал. — Почему молчат зенитки в Трехбратском?! «Магистр»! «Магистр»! Я «Монарх»! Триста двадцать пять, четыреста пятьдесят шесть, триста семьдесят восемь. Повторяю!… Они идут оттуда!… Они уже здесь!…
Радисты, сидя в ряд за рациями у стены, сгорбились, стараясь не слышать взрывов бомб на аэродроме, не замечать ввалившийся в разбитые окна едкий дым, стараясь сосредоточиться на командах и переговорах своих летчиков в воздухе: «Прикрой меня слева!… Пробит бак!… Заел пулемет!… Спасай!…»
— Я слышу французскую речь! — вдруг вскричал, вскакивая, радист-слухач, настроившийся на волну, которой пользовались русские летчики. — Иваны тараторят по-французски!
