Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя
— Есть у меня, Аня, две просьбы. Мне Альфред рассказывал, как ужасны эти карательные операции. Они заживо сжигают детей. Поэтому я прошу — передай скорей и проси, чтобы партизаны вовремя предупредили население!
Опять горели деревни, опять сжималось стальное кольцо карательных войск вокруг клетнянских партизан, опять бомбы, снаряды из русской стали сокрушали столетние сосны. «Юнкерсы» пикировали на партизанские землянки, танки мчались по лесным просекам.
Десятки немецких самолетов, взлетая с Сещинского аэродрома, изо дня в день бомбили Брянские и Клетнянские леса, помогая десяти дивизиям гитлеровцев «обезопасить тыл своей орловской группировки». Около трех тысяч карателей нашли себе могилу в партизанских лесах, а партизаны продолжали взрывать в тылу готовившихся к наступлению гитлеровцев мосты, эшелоны с «тиграми» и «пантерами».
Но вот армию карателей отозвали на фронт, который затрещал под напором наших войск. Эта армия поредела и измоталась в лесных боях с партизанами, что значительно ослабило войска гитлеровцев, наступавшие на Курск. Немцы опять объявили партизан уничтоженными, а в лесу снова зазвучала лихая партизанская песня:
Мы пути врагу отрежем.
Мы в кольцо его зажмем,
Перерубим, перережем,
По кусочкам разорвем!
ПОДПОЛЬНЫЙ КОНВЕЙЕР
Мимо протарахтела фурманка с усатым немцем-ездовым. Зина посмотрела ей вслед и переправила из руки в руку тяжелое ведро с лесной земляникой. Ездовой, сонный, добродушный толстяк, встрепенулся вдруг, остановил короткохвостую чалую кобылку.
— Прошу, фрейлейн, — предложил он улыбаясь.
— Данке!
Зина села рядом с немцем, поставив сбоку ведро, обхватив его рукой. Солдат потянул носом, судорожно глотнул, глядя на ягоды.
— Битте! — сказала Зина, глазами указывая немцу на землянику.
Документы у нее уже дважды проверяли патрули на дороге. Но и впереди могут быть проверочные посты…
— О, много рад! — Солдат запустил в ведро пухлую пятерню, набрал горсть пахучих ягод и заинтересованно покосился на паненку — удивительно яркие, живые у нее глаза!
Парный патруль на перекрестке не остановил фурманку.
Баварская строевая лошадь бежала размашистой рысью, помахивая куцым хвостом.
Зина неплохо знала немецкий язык и всю дорогу от Сергеевки до Плетневки проболтала с немцем, напропалую кокетничая. В Плетневке она слезла. В километре от деревни начинался аэродром — там требовался особый пропуск.
— Очень жаль, фрейлейн, что мы расстаемся навсегда, — рассентиментальничался простак-немец. — Нас сменяют. Завтра улетаем из Сещи в Брянск.
«За пару горстей партизанской земляники, — подумала Зина, — бесплатный проезд и нужные нам сведения. Неплохо!»
Как изумился бы этот солдат вермахта, если бы узнал, что он подбросил на своей фурманке к Сещинскому аэродрому секретаря Дубровского подпольного райкома комсомола!
…Война застала Зину Антипенкову, двадцатилетнюю студентку Ленинградского текстильного института, на родине, в селе Бытошь, Дятьковского района, что лежит к востоку от Десны. Комсомол в лице секретаря райкома, будущего партизана и Героя Советского Союза Владимира Рябка, оставил Зину для подпольной работы в тылу врага. Гитлеровцы сами научили Зину науке ненависти. Отца ее, рабочего цементного завода, они повесили, сестренку расстреляли. Зина ушла в партизаны — в бригаду майора Орлова. В феврале — штаб бригады тогда стоял в освобожденном партизанами Дятькове — комбриг передал ее и другую разведчицу Шуру Чернову в распоряжение старшего лейтенанта Василия Алисейчика.
Алисейчик рассказал Зине и Шуре, что его и радиста москвича Сергея Школьникова послал в тыл врага штаб 10-й армии. Задача: пробраться поближе к Сеще и наладить разведку на авиабазе.
— Это будет очень трудно! — уже по дороге к аэродрому сказала рассудительная Шура Чернова. Она была на целых семь лет старше командира, хотя звала его Дядей Васей. — Ведь мы там никого не знаем!
— Знаем! — ответил Дядя Вася. — В разведотделе мне дали две явки. Я никогда не видел этих людей в глаза, но Большая земля ручается за них: это Дядя Коля — колхозный агроном Никишев — и Аня Морозова… Пароль: «Привет из Дятькова!»
Алисейчик начал создавать разведывательную сеть, установил связь с Дядей Колей, Поваровым и Аней Морозовой. Это Дяде Васе через Поварова передавала Аня Морозова разведданные до весны сорок второго года. Именно ему передавала данные, собранные Женей и Верой, а потом и Венделином. Но в мае Алисейчик и его радист заболели паратифом и были отправлены на Большую землю, а его группа, спасаясь от карателей, на время потеряв связь с подпольем, в июле сорок второго ушла на запад, через Десну, в Клетнянские леса. Вместе со своей подругой Шурой Зина стала разведчицей у Данченкова, первой помощницей Дяди Коли. Весной сорок третьего Зина возглавила комсомольцев Дубровского района, ездила по деревням с беседой, под названием «Кто такой Гитлер?». Девушка пылкая, по-мальчишечьи озорная, она была признанным вожаком комсомольцев. «Кипяток девка!» — с грубоватой нежностью говорили о ней и бородатые данчата.
…Подождав, пока немец на фурманке скрылся из виду, Зина постучала в окошко знакомой избы. Дверь распахнулась, и на пороге появился невысокий вихрастый паренек в голубой рубашке. Это был Ваня Алдюхов. Тот самый Ванька Алдюхов, который злой, ядовитой песней оскорбил однажды Люсю Сенчилину, — теперь-то он знал, с кем и зачем гуляла тогда Люся. Он улыбался Зине своей мальчишеской белозубой улыбкой.
— Малинки не купите?
— Денег нет, а на хлеб поменяю. Заходите.
Зина вошла. Ваня тихо запер дверь на щеколду.
— Давай-ка сюда таз! — Зина высыпала землянику. К стенке ведра крепко прилипла небольшая, с ладонь, коробка, черная, блестящая, будто лакированная, с плоским дном и обтекаемым верхом.
— Что это? — заговорщическим шепотом спросил Ваня, хотя в доме никого не было.
— Мина, — деловито ответила Зина, ладонью смахивая налипшие ягоды с бакелита. — Смотри! — Она приложила мину плоским основанием к внешней стенке ведра, и та, брякнув, прилипла к ней.
— Сильно! — удивился Ваня. — Магнитная?
Зина кивнула:
— Замедленного действия. Тут три Магнитки и к ним три запальных механизма. К дюралю их не прилепишь, а к бомбам — пожалуйста!
— Мала больно, — с сомнением сказал Ваня, осторожно беря мину в руку.
— Мы с Гребешковым, специалистом-подрывником, привязали одну такую в лагере к толстой ольхе, поставили на три часа. Следили по часам: ровно через три часа как ахнет — полствола напрочь вырвало. А если ее к бомбам прилепить? Представляешь? Передашь Яну Большому.
