Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)
Мимолетность
В городе, в его нимбе, выкованном из солнца, улицы бегут вдоль каналов, где светится тьма, цепляясь за престарелый плющ берегов, где свежесть становится дымом, выдыхаемым трюмами барж, укрываясь в тени подмышек, осязая свежесть груди; улицы обвивают полинявшим шарфом фасадов шею женщины торопливой; улицы, покачнувшись, протягивают грозе тополиную стройность, ноги танцовщиц, белизну молока в осиянной оправе черных чулок, и разбиваются на букеты стеклянных иллюзий, окрашенных цветом нарцисса: мои пальцы пробивают дорогу в пыли и пыльце среди хрупких яичных скорлупок на краю тротуаров, в мерцании, рядом с лужами после дождя, среди вывесок неугасимых, и гораздо больше дрожащих, чем ресницы в любовном экстазе; среди праздно гуляющих женщин, у которых медовые ноги, и пчелиные талии, и шиньоны, распростертые крыльями чайки, хотя крылья так часто жмутся к ее пепельно-серому тельцу и несытому животу; их походка создана наспех из разорванных кружев джаза; среди окон таких высоких, что мыльные пузыри облаков, проскользнув сквозь узор занавесок, проникают во тьму и молчанье покинутых спален – пробивают себе дорогу, чтобы строго окуривать серой; ей не терпится загореться, ибо я закрываю глаза: платье, мокрое от дождя, сохранив тепло ее тела, завладело телом моим на скрещенье бегущих улиц Триумфальной Арки и Танремонд, и я сплю, хотя в Лилль шагаю, в этот день – 18 мая 1961 года.
Франсис Карко
(1886–1958)
Прощай
Этот жалкий кабак много лет
Осень долгим дождем убивает.
Я пришел, но тебя уже нет,
От страданья любовь убывает.
Я страдаю, когда ты ушла,
Я смеяться учился искусно.
Плачу я без любви, без тепла
И живу с той поры только грустно.
Ты хотя бы на память храни
Мое сердце, тоски неизбежность,
Ты храни эту древнюю нежность
И от ран почерневшие дни.
Грудь чужую осыплет мой смех,
Лаской губы чужие я встречу.
Их зубами своими помечу…
Все равно ты прекраснее всех.
Полночь
В переулке пустом,
Занавешен дождем,
Ждет гостей дом свиданий.
Плач полночных часов,
Словно скрипнул засов
В глубине сонных зданий.
Кто крадется тайком
Здесь, в ненастье таком?
Тени двух ожиданий…
В переулке пустом
В ночь небесных рыданий.
Морис Фомбёр
(1906–1981)
Эта красотка весна
Эта красотка весна
Из дому гонит девиц,
Эта красотка весна
Солнцем озарена:
Девушке пара нужна,
Парень в кадрили как принц…
Нежно скрестила пути
Юных парней и девиц
Эта красотка весна
Солнцем озарена.
Эта красотка весна —
Времени капля одна,
Очень красива весна —
Недолговечна она.
Песня о красавице
Под деревом в цвету
Красавица сидит,
Красавица грустит —
Возлюбленного нет,
Возлюбленного нет, —
Никто не защитит.
Под деревом в цвету
Ей студит сердце снег,
Ей студит сердце снег,
Белеет на лету.
Красавица, не плачь,
Любовь – причина бед!
Страданье предпочту,
Страданье от любви,
Страданье предпочту
Я одиноким дням,
Где сердце студит снег
Под деревом в цвету.
Из немецкой поэзии
(перевод с немецкого)
Райнер Мария Рильке
(1875–1926)
«Одна новинка; да всего одна…»
Одна новинка; да всего одна
разыскана за книжными рядами,
смущается, обласканная вами,
и отрицает то, что есть она,
и жребий свой. Но книгами, вещами
вещает нам желанная страна,
их счастьем будничность окружена,
они смягчают грани между нами.
Жизнь – это жизнь, ущербности в ней нет.
Зачем же там невидимые вещи,
где полон дом: одушевлен, согрет!
Пять обостренных чувств; а все же скрыт
существованья смысл: и говорит
тогда в кусте горящем голос вещий.
«Я шел, я сеял; и произрастала…»
Я шел, я сеял; и произрастала
судьба, мне щедро за труды воздав,
но в горле слишком прочно кость застряла,
естественной, как в рыбьем теле, став.
Мне не вернуть Весам их равновесья,
не уравнять непримиримость чаш;
но в небе – знак, не знающий, что весь я
ушел в иной предел, покинув наш.
Ведь звездный свет сквозь вечные просторы
летит так долго, чтоб настичь людей,
что мой уход проявится нескоро,
как росчерк призрачной звезды моей.
Санта Мария а Четрелла
1
На храме замок, былых свершений нет,
ты взаперти. Иль нет тебя?
Время ушло за отшельником вслед,
храм хранившим, любя,
милая Мария а Четрелла.
Отшельник ушел, и дом твой, как тюрьма,
только тьма собеседник твой;
я так одинок, одинок, как ты сама,
чуть слышен мой зов живой:
милая Мария а Четрелла.
Лавр у храма помнишь ли ты?
Он еще здесь, и сад не заглох.
И каждым нервом его листы
чувствуют ветра вздох —
милая Мария а Четрелла —
смотри: взбудоражена ветром листва,
он увлекает (ты помнишь – как),
ты ощущаешь: тепла трава
и запах свой шлет во мрак,
милая Мария а Четрелла.
2
Эти дни трепещут. Но невинно
их спугнешь, и канет свет во тьму.
Возлагаю ветку розмарина
трепетно к порогу твоему;
посмотри, как нежно он цветет.
Мы ему придали смысл унылый,
чтобы навевал он жизнью милой
мысль о смерти. От твоих щедрот
стало трудно излучать тебе
милосердье, не подозревая,
что из лона, сердце надрывая,
ты открыла мир Его судьбе,
крепнувшей, пока не осенен
был весь мир твоим всесильным сыном:
и низверг он, ставши господином,
лик того, кто старше был, чем Он.
3
Не шагов ли шорох слышен в храме?
Подойдешь ли ближе? Будет срок,
когда ты соединишься с нами,
как живой, но сорванный цветок.
О, пускай лица ты не покажешь,
не откроешь двери, – подойди,
чтобы сердце новое в груди
застучало так, как ты прикажешь.
Нам и так безмерно тяжело
чтить тебя, не видя постоянно.
Мы любили женщин, но обмана
чувство их от нас не отвело,
краткость встреч или разлук стихия —
скудный дар. Скажи, в чем сущность их?
Почему, оставив нас одних,
ускользают в никуда, Мария?
4
В храм каждодневной дорогой
иду (я по праву прав):
замкнутый и далекий
людям чужд твой нрав;
когда-то Ты возвышалась
в центре склоненных голов,
и целый год раздавалось
эхо тысяч шагов.
Мой шаг одинокий ныне
звенит среди пустоты.
Я твой рядовой в пустыне.
Необъятна ты.
Стремлюсь я тебе в смятенье
все сущее передать;
от ливня весеннего тени
невидимо движутся вспять.
5
