Адриано Челентано - Рай – это белый конь, который никогда не потеет (ЛП)
Как получился боксер
Прошло четыре года, как умерла моя сестра, и однажды мама почувствовала себя нехорошо. Она была так устроена, что не любила ходить по врачам, не нравилось ей проходить осмотр, потому что нужно было раздеваться перед доктором. Она, например, с двадцати семи лет не расставалась с четками: считала, что в таком возрасте женщина уже старуха. Но, хотя она и считала, что в таком возрасте женщина не должна расставаться с четками, сердцем и умом она оставалась молодой. Она часто говорила кому-нибудь: «Да ты же старик! Так стариком и родился!» В итоге к доктору она все-таки пошла, потому что подумала, что у нее серьезное заболевание, а тот похлопал ее по плечу и говорит: «Успокойтесь, синьора. У Вас третий месяц беременности». Мать говорила, что очень рассердилась на врача: «Вы сошли с ума, это невозможно! Говорите, что попало!» «Сходите к другому врачу». «Конечно, схожу!» Она не отличалась деликатностью. Она говорила то, что считала нужным сказать. Вот. Она вернулась домой и с того дня загрустила, а мои сестры и брат не знали почему. Знали только, что она была у врача. Ей было, если не ошибаюсь, сорок три года. Потом, кажется, она была у другого врача, и он подтвердил: «Да, Вы беременны. Но это совсем не несчастье!» «А для меня несчастье», - ответила она. Видя, что мама стала очень нервной, сестра моего отца спросила: «Да что, собственно, случилось?» Тогда мама все ей рассказала. «Ты не рада?» «Нет, не рада, мне это неприятно. И потом, я уже не в том возрасте, чтобы приводить в мир детей. Я далеко не молода». Быть беременной значило, что у женщины была связь, а она всегда пыталась скрыть это. Потом, естественно, слух дошел до моих сестер и брата, которые ужасно обрадовались, что у них будет маленький брат. Все они были намного старше: когда я родился, брату было восемнадцать, а сестрам – шестнадцать и двадцать два. Тогда их очень забавляло, что у них будет маленький брат, в то время как они уже такие большие. Итак, они хотели сказать маме об этом, но она была настолько раздражительна, что ее даже побаивались. Тогда, мама мне рассказывала, однажды к ней пришел мой брат и сказал: «Мама, я знаю одну прекрасную новость». Она уже все поняла и спрашивает: «Ну, и что за новость?» «Ну, не злись, я знаю, что у нас будет братик. Не сердись. Посмотришь, мы сделаем из него боксера». Мой брат страдал по боксу. Он ему нравится до сих пор. И он решил, что то, что не удалось ему, получится у меня, а он всегда хотел быть боксером. «Не строй иллюзий, - ответила мама, – потому что это сын стариков. Он сразу же умрет». Она была упряма, как породистая лошадь.
Первый крик
Моя мать так часто повторяла, что, едва родившись, я сразу же умру, что убедила в этом почти всех, и к моему появлению не было приготовлено ровным счетом ничего, не было куплено ни распашонки, ничего! Так что я был даже обеспокоен: ни пеленки – ничегошеньки! Мама рассказывала, что однажды вечером они играли в карты, как вдруг она почувствовала боль, но в клинику, естественно, не захотела. Она позвала акушерку, и тогда все сказали «Началось!» В общем, они сами себе доставили много хлопот. Моя тетя порезала рубашки мужа и сшила куски, чтобы было во что меня завернуть. Пришла акушерка: «Давайте, давайте же, нужно поторопиться. А то ребенок едва жив». В общем, тогда на мгновение все испугались, что ребенок родится мертвым, зашептались по ту сторону занавески. Вот. Я молчал, и все говорили: «Но он действительно мертвый, родился мертвым. К сожалению, он родился мертвым». И вдруг они услышали крик: «Il tuo bacio è come un rock». И потом был большой праздник.
Смерть «девушки «Клана»
Моя мать очень меня любила. Но ее любовь не была удушающей, наоборот, мне всегда казалось, что у нее сто рук, что она – великанша: я всегда чувствовал себя защищенным. И так казалось не только мне, это чувствовали все. Когда она умерла, в семье произошел своего рода распад. Он не затронул меня, но, например, у моего брата обнаружилось нервное истощение, которое уложило его в больницу на два или три месяца. Он чуть не развелся с женой. Джино Сантерколе, сын моей сестры, вскоре развелся.
Это случилось восемь лет назад. Она была как громоотвод, через который все бессознательно разряжали свои неприятности. Может быть, я меньше всех пользовался этим громоотводом, потому что всегда чувствовал силу ее защиты, не только по отношению ко мне: по отношению ко всем. Все считали ее справедливой женщиной и, когда не знали, как правильно поступить, говорили: «Пойдем к бабушке Джудитте», или:
«Идем к маме». Я это понимал. И, поскольку я старался не рассказывать ей о своих неприятностях, то рассказывал о делах. И она была очень довольна. Однако, мама сразу видела, когда я хотел выглядеть веселым через силу. Она это сразу понимала: «Не старайся понапрасну. Я тебя знаю: у тебя что-то случилось. Поссорился с Клаудией? Или еще что-то?». В общем, она пыталась догадаться, несмотря на то, что я отмалчивался. И в итоге вынуждала меня признаться.
Когда она умерла, одна газета, к сожалению, не помню, какая именно, напечатала, может быть, самый лучший за мою карьеру заголовок. Заголовок замечательный: «Умерла истинная девушка «Клана».
Когда кто-нибудь умирает, всегда приходят телеграммы с соболезнованиями. Тот заголовок я оценил больше всего, принял его с удовлетворением. Вот почему, когда она умерла, я, как ни странно, не плакал. Все плакали, а я нет. Не плакал, хотя внутри чувствовал сильную боль. Меня утешало понимание того, как сильно любила меня мама, пока была жива. И что я любил ее так же, и давал ей понять, что я знаю, как она меня любит. И она тоже была довольна этим. Она говорила, что это большая удача – иметь такого любящего сына.
Ее смерть стала неожиданностью. Потому что я знал, как она меня любила, как желала мне добра, и это было, как если бы обрушились горы, и не осталось ничего. Тогда и мне стало не хватать того большого якоря, каким, возможно, подсознательно, она была для меня. Я всегда считал себя сильным. Должен признаться, я думал, что она сильная женщина, и себя считал также сильным, в том числе и потому, что об этом мне говорила она. Она говорила: «В тебе есть сила, которой нет даже у меня, а у меня всегда все ходили по струнке». Она всегда так говорила. Но, когда она умерла, я понял, что настоящей силой обладала именно она. Я не плакал, как плакали все вокруг. Клаудиа, например, очень переживала мамину смерть. Странно, но она переживала так, будто умерла ее собственная мать. Помню, что, пока гроб вносили в церковь, я пошел к священнику, предупредив Клаудиу: «Подожди меня, я сейчас вернусь». Я зашел в ризницу и сказал священнику: «Послушайте, я Вас прошу, когда Вы выйдете в церковь и станете говорить, расскажите о Рае ». Священник посмотрел на меня в замешательстве. «Хорошо, но почему Вы просите меня об этом?» «Расскажите, - говорю, - о Рае. Скажите, что моя мама сейчас на пути туда. Вы никогда не говорите об этом важном моменте». Я почти разозлился. «Простите, но если Вы находите золото, что Вы делаете? Держите его в кармане и молчите? О чем Вы рассказываете? Рассказываете и рассказываете о железе? Расскажите же о золоте, именно о нем, расскажите! Скажите всем, что мама теперь идет в Рай». «Ну конечно, я скажу об этом». «Это важно для меня. Вы должны об этом сказать, потому что мне очень грустно. Мне нужно это услышать». «Будьте спокойны». Он вышел и произнес прекрасную проповедь. Он сказал: «Наша сестра Джудитта, - назвав ее так, он вернул ее нам, и потом, она как будто стала ребенком среди других, - наша сестра Джудитта внезапно оставила нас, но и сейчас она жива, находится между нами. И, в то время как все плачут, она, возможно, улыбается». В общем, он сказал настолько сильную речь, что после я опять зашел к нему и сказал: «Благодарю Вас». Он был рад. Чувство крушения пришло потом. И я считаю, что меня сильно поддержала вера, не то, думаю, я бы тотчас впал в шок, как мой брат, который тоже верующий, но не так глубоко, как я.
