Адриано Челентано - Рай – это белый конь, который никогда не потеет (ЛП)
Оттуда и отсюда
Моя семья была с юга, но я не испытал на себе этого переезда. В отличие от мамы. Она мне рассказывала, что первые два года в Милане она все время плакала и хотела вернуться на родину. И папа, видя, что она плачет, перевез их всех обратно в Фоджу. Он рассказывал, что через три месяца мама принялась плакать снова: ”Нет, нет, это больше не наша жизнь. Мы должны ехать в Милан, потому что именно там нам будет хорошо”. Она вернулась довольная и сорок, пятьдесят лет прожила в Милане. Некоторым образом я чувствую свою принадлежность к югу, в смысле темперамента. Скажем, я бастард, полукровка, потому что, факт, конечно, что я говорю на миланском, пою на миланском, мыслю по-северному; но еще есть чувство, ностальгия по чему-то утраченному. Без сомнения, то что случилось у меня с улицей Глюка, произошло с теми южанами, которые были вынуждены уезжать в Германию на заработки. Аналогия именно такая, однако я не чувствую себя вырванным с корнем. То есть единственный раз, когда я так себя чувствовал, это когда меня лишили естественных условий, в которых я жил: дом на окраине, бесконечные луга и, в глубине, горы.
Действительно, мой взгляд обращен к северу и никогда не поворачивался к югу, всегда на север, всегда туда, где горы. То есть, мне и в голову не приходит отправиться жить в Африку, к примеру, но в то же время я подумываю податься жить в сторону гор. Если я говорю: “Прогуляемся”, я иду всегда к горам, и никогда в противоположном направлении. Когда я строил дом за городом, я двигался в ту же сторону, в то время как, например, Мики Дель Прете, мой друг, он тоже строил себе дом за городом, но с другой стороны. Я спросил: “Чего ты строишь там? Здесь лучше”. “Почему? Лучше там”. Но я знаю, что не лучше. Море тоже мне нравится, но для меня море – это море на севере. Возможно, мне известно, по какой причине. Дело не в том, что, если я сейчас поеду на море на Сицилию, это мне не понравится. То есть, я еду на море на Сицилию, и мне нравится; но если я должен выбирать себе жилище, я выбираю его около дороги, ведущей на север. Я думаю, это потому, что, когда я был маленький, я бегал играть в ту сторону, потому что южная сторона была застроена домами, а северная была стороной лугов и свободы.
Счастье
В доме на улице Глюка я познал счастье. Я впервые заметил, что счастлив. Это случилось так. Мне было четыре года, и мама имела постоянную привычку отправлять меня в постель после обеда, особенно летом. Но я редко засыпал. Она укладывала меня насильно, и я просил: “Нет, мама”. Каждый день та же история. “Мама, но сегодня я не хочу спать, я хочу играть”. “Нет, сначала поспи, а потом поиграешь”. В общем, в кровати я кувыркался, падал и тому подобное, пока, обессиленный, не засыпал. Засыпал я в последние полчаса. Но в тот раз я заснул сразу и проснулся раньше. Я заснул, проснулся и встал. Все мои друзья тоже отправлялись спать после обеда, и после отдыха мы встречались внизу, чтобы идти играть. И, так как летом я всегда ходил босиком, и мои друзья ходили босиком, мы выходили на улицу босиком прямо с утра. И это было прекрасно – выйти, не надевая обувь. То есть, слезть с кровати и продолжать, как будто День был прекрасный. Небо было таким голубым, что дома резко выделялись на фоне этой глубочайшей лазури, и солнце делило двор надвое: на свет и тень. И я остановился, залюбовавшись этой картиной. Я стоял посреди двора и смотрел на маму, штопавшую чулок. И на тетю. Они иногда перебрасывались словами. Я ждал, когда придут мои друзья, сидя на земле, и она была горячая. Я сказал себе: ”Как же хорошо! Я просто счастлив, что родился. Смотри, как красиво, просто прекрасно - солнце, небо! И тетя тоже хорошая, и мама, которая шьет. И вообще, мне нравится все, земля, этот теплый пол”. Я лег. Я был так счастлив, что поцеловал землю. Потом я поднялся и задумался: “Однако, это странно, что я замечаю, что мне сейчас хорошо”. Меня поразил тот факт, что я отмечаю, что счастлив. Потому что обычно об этом вспоминают после, по прошествии времени. Говорят: “Помнишь, как было хорошо...” Но в ту минуту я не говорил “Помнишь...” Я был счастлив, и знал об этом в тот же самый момент.
Смерть во дворе
На улице Глюка случались и крупные происшествия. Например, одно из них касается еще одного моего друга, которого зовут Виттор Челла. Это были три брата, сыновья привратника из четырнадцатого: одного звали Франческо или, как говорили, Чекко, другого Винченцо и еще один – Витторио. Он был младшим из них и был всем известен, потому что с детских лет поражал сердца. Он был самым красивым на улице Глюка. И его заслугой было то, что эта улица стала, прежде всего, местом свиданий. Красивые девушки приходили из соседних районов и собирались, чтобы увидеть его, поговорить с ним. Его красота была совершенна. Он был не только красивым. Более того, он был приятным, а не просто обладать обоими этими качествами вместе. В придачу у него было по-настоящему “отпадное”, как говорят сейчас, тело. В общем, он был еще одним мощным столпом этой благословенной улицы. Но однажды, во время войны, его брата Винченцо немцы посадили в тюрьму и даже пытали. Удары электрического тока и подобные вещи. Так что все беспокоились. Вся улица знала об этом. Но вот война закончилась, и когда Винченцо вернулся домой, помню, мама предупредила, что это событие будут праздновать, и поэтому сделают несколько выстрелов в воздух из настоящих пистолетов. Тогда это было принято. И помню, что мама сказала мне: “Ты сегодня вечером во двор не выходи. Сегодня поешь – и в постель. Потому что сегодня выходить опасно”. И я пошел спать. А случилось вот что. Прямо в наших дверях, дверях четырнадцатого дома, с обеих сторон толпились стреляющие в воздух люди. Прямо бойня, казалось, что это обстрел, однако было ясно, я слышал, что эти выстрелы – праздничные. И мама меня рассмешила, когда сказала: “Иди в постель и спи”, потому что заснуть было невозможно. Стреляли все, из пистолетов и ружей. Выходить было действительно опасно. Были все взрослые парни, были даже партизаны. В общем, случилось так, что двое братьев - Винченцо, тот, который был в тюрьме, который, когда вернулся домой, был очень худой, что производило впечатление, потому что было известно, что его мучили; и другой брат – Франческо, оба принялись стрелять, чтобы отпраздновать возвращение. И что тогда произошло? Случилось, что этот Франческо стал перезаряжать пистолет, потому что пуля застряла, и опустил дуло вниз. Пистолет издал щелчек, но все равно не стрелял. Тогда он вынул пули и попробовал выстрелить вхолостую, и тогда курок заработал. Он вставил обойму и, чтобы проверить, нажал на курок, поднимая дуло револьвера все выше. И вдруг раздался выстрел, и он попал в селезенку тому, кто стоял, стреляя, перед ним. Это был его брат, тот, которого пытали. Внезапно все оборвалось. Никто больше не стрелял. К сожалению, Винченцо спустя двадцать четыре часа умер.
