Генрих Метельман - Сквозь ад за Гитлера
Сохранилась в памяти и «ночь длинных ножей», когда борьба вспыхнула уже в рядах самих нацистов, и были казнены такие бывшие лидеры СА, как Эрнст Рем и Хайне. Нам просто объявили, что, дескать, вероломные типы попытались сместить нашего фюрера. Несколько лет спустя, случилась «хрустальная ночь», когда по всей Германии разбивали витрины магазинов, принадлежавших евреям, не щадя и их владельцев. Мои родители были страшно недовольны и расстроены этим и говорили, что нацисты опозорили Германию. Позже отец рассказывал, что не слишком зажиточные штурмовики вдруг защелкали дорогими фотоаппаратами, а их жены стали расхаживать по городу в меховых манто.
Потом всех нас заставили оформить себе Ahnenpass[2], снабженный печатями и соответствующими подписями официальный документ, подтверждавший нашу расовую принадлежность. Большинству пришлось нелегко восстанавливать все ветви генеалогического дерева на целых два или больше поколения предков. Приходилось разыскивать церковные метрические книги, делать из них выписки, и нередко в церкви с нас требовали за это деньги. И все ради того, что нацистов интересовали возможные предки-евреи.
Когда в Гамбурге должен быть спущен на воду линейный корабль «Бисмарк», туда прибыл Гитлер в сопровождении адмирала Хорти, главы фашистской Венгрии. В своих коричневых рубашках мы разместились вдоль главной улицы, ведущей от города к докам. Когда Гитлер и Хорти приблизились в черном «Мерседесе», кое-кто из нас решил забраться на придорожное дерево, чтобы оттуда видеть лучше. Но нас было слишком много, ветвь прогнулась чуть ли не до мостовой, и кавалькада застопорилась. Все кричали нам, требуя спуститься, но мы не собирались — куда там, всего в нескольких шагах был фюрер, самый великий человек на земле, идол всех немцев. Потом один из эсэсовцев все-таки поднялся на дерево и заставил нас слезть. Черный «Мерседес» продолжил путь к Эльбе. Нас выругали, записали фамилии, но в газетах появились наши снимки с подписями, где пояснялось, что, мол, эти четверо восторженных мальчиков так хотели приветствовать фюрера, что едва не сломали дерево. Разумеется, никаких наказаний не последовало. Когда я вечером рассказал отцу о том, что был всего в нескольких метрах от Адольфа Гитлера, он в ответ лишь буркнул: «Вот уж повезло так повезло!»
Нас всегда заставляли маршировать по улицам своих рабочих кварталов, и я не помню случая, чтобы наши колонны шагали по кварталам вилл. Как нам объясняли, это делалось для того, чтобы, мол, «напомнить о себе рабочим», но я не мог понять, о чем следовало им напоминать, тем более что большинство наших отцов тоже были рабочими.
Эрнст Тельман, Генеральный секретарь Коммунистической партии, рабочий-докер, жил недалеко от нас, у Эльбы. Конечно, тогда его уже бросили в Бухенвальд, где он и был зверски убит незадолго до конца войны. Однажды я по-нацистски непреклонно заявил отцу, что, мол, «Тельман — коммунист»! Отец, вопреки обыкновению, не раскричался, напротив, чуть ли не умоляющим тоном стал упрашивать меня не верить тому, что утверждают нацисты и пишут их газеты о Тельмане. Он знал его лично и сказал, что «наш Эрнст» — хороший и честный человек, и один из лучших лидеров немецких рабочих за всю историю. А Гитлер, добавил он, в сравнении с Тельманом всего лишь распоясавшийся клоун.
К концу периода пребывания в гитлерюгенде произошел еще один эпизод: в гамбургский порт вошел корабль, на борту которого прибыли летчики «Легиона «Кондор», сражавшиеся в Испании на стороне франкистов. Наш отряд спустился к пристани и выстроился там для приветствия Германа Геринга, который, как я помню, по причине комплекции с трудом выбирался из автомобиля. «Паладин фюрера», как его иногда называли, производил впечатление человека веселого и дружелюбного. Он запросто болтал с нами, пересыпая речь шутками, и ласково трепал нас, мальчишек, по вихрам. Но что-то в Геринге показалось мне (и не только мне) странным до необычности, хотя никто об этом и словом не обмолвился — то ли дело было в его непонятной, изобретенной им самим, как выяснилось позже, форме светло-голубого цвета, то ли в унизанных перстнями пальцах, то ли в исходившем от него резком запахе духов. Потом по трапу «Вильгельма Густлоффа» стал сходить генерал-майор фон Рихтгофен, командующий «Легионом «Кондор», сопровождаемый загорелыми и пышущими здоровьем летчиками. К ним в объятия сразу же бросились девушки с букетами цветов. И мы приветствовали наших героев криками ликования.
Уже перед самой войной отец отдал меня в ученики слесаря на железную дорогу. Когда разразилась война, и меня собрались призвать в вермахт, как говаривали у нас в семье «под знамена пруссаков», отец слег и уже не поднялся. Незадолго до смерти и накануне войны с Россией, когда Гитлеру с его «новым порядком» противостояла одна только Великобритания, отец предпринял последнюю отчаянную попытку заставить меня одуматься, призвав на помощь все аргументы, все способы убеждения, всю накопленную за годы жизни мудрость. С приходом Гитлера к власти он превратился в жалкого, запуганного человека. Я всегда помнил своего отца человеком решительным, готовым отстоять свои права, теперь же его вынудили покориться. Но он заболел, а когда он понял, что болен неизлечимо, к нему вернулось былое бесстрашие. Его больше не пугала «коричневая зараза». Несмотря на все наши споры и разногласия, я очень любил его и прислушивался к тому, что он говорил, но не мог, отбросив в сторону эмоции, психологически трезво проанализировать и оценить политическую ситуацию тех лет. Он же был солдатом с 1914 по 1918 год, сражался с французами в траншеях Фландрии и с русскими в Восточной Пруссии и Польше. Вспоминая о бойне, как он величал Первую мировую войну, свидетелем и участником которой он стал вопреки своей воле, он всегда срывался до гневных высказываний в адрес тех, кто развязал войну. Он считал «патриотизм» лишь весьма эффективным средством, с помощью которого наши правители оболванивали широкие массы, чтобы потом легче было использовать их в качестве пушечного мяса. Основная же причина войны, как он пытался разъяснить мне, состояла в том, что все вовлеченные в нее крупные державы, являвшиеся ни больше ни меньше грабителями крупного масштаба, передрались между собой из-за прибылей в результате ограбления беззащитного мира. Он говорил, что я не должен верить тому, что настойчиво вбивает в наши головы капиталистическая пресса, — и все лозунги нынешнего фюрера, по сути, ничем не отличаются от кайзеровских, только окраска их сейчас чуть изменилась. Как и многие гамбургские рабочие его поколения, он ненавидел нацистов, считая их идеологию отравой, но еще сильнее он ненавидел тех толстосумов, которые привели их к власти.
