Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
Мы осмотрели коллекцию старых географических карт, в собирании которых находит удовольствие хозяин, в том числе ценные Нюрнбергские издания — Нюрнберг, как Прагу и Венецию, только в ином смысле, следует отнести к магическим городам Запада; часто наталкиваешься на личности, книги и вещи, которые это подтверждают.
Миссис Нонуилер не забыла также о моей страсти и пригласила профессора Мэрфи, университетского энтомолога. Среди энтомологов во всем мире чувствуешь себя как дома; мы договорились об экскурсии в горные леса Йохора, которые коллега обрисовал подлинным раем, и на следующее утро вчетвером отправились туда. Я заехал за профессором в его лабораторию и получил возможность выбрать себе из коллекций семь прекрасных Cicindelinae. Мы позавтракали по-китайски по ту сторону границы в Кота-Тингги и потом поднялись в горы. К сожалению, когда мы достигли места ловли, на нас неожиданно обрушился такой мощный ливень, что вода едва ни проникала в машину. Нам пришлось вернуться. На обратном пути мы все же немного вознаградили себя на цветущем кустарнике. Подробности я отметил в «Энтомологическом журнале».
* * *На другой день мы успели посетить музей жадеита, сделав, разумеется, значительный крюк. Проклиная китайских шоферов, я не уставал восхищаться их непоколебимой индифферентностью; наш сначала провез нас по всей территории города. И не помогли тут ни заклинания, ни уговоры. У меня на заднем сиденье возникло чуть ли не физическое ощущение, что ширина плеч этого человека увеличивалась.
Тем не менее, поездка порадовала нас множеством картин: мы видели ленивую тропическую расслабленность на широких эспланадах, видели толкотню китайского города. Едва ли найдется место, где, как здесь, на таком тесном пространстве были бы собраны воедино церкви, мечети, храмы различных религий и сект. Мифические горы индуистских храмов походили на политеистические бастионы. Вскоре картины, казалось, слились в пеструю ленту; этому способствовало знойное солнце.
Не говоря уж о кружной дороге, водитель и тут сослался на недоразумение: в качестве цели мы указали музей Тигрового бальзама, а нас высадили в парке Тигрового бальзама. Тигровый бальзам — это чудо медицины, которому два брата, китайские аптекари, обязаны своим баснословным богатством; они за свой счет разбили парк и организовали музей, а также учредили некоторые другие фонды.
Парк, где мы непредвиденно оказались, производил впечатление кошмарного сна среди бела дня; американская безвкусица и китайская наивность смешались в чудовищный винегрет. Демоны в Диснейленде. Но паноптикум был настолько внушительным, что потрясал восприятие.
Странным казался уже искусственный лес в климате с такой пышной растительностью. Стволы были вылиты из гипса; листья и иголки на них были из зеленого металла, а цветы — из пестрого. Между деревьев паслись ящеры и химеры, например, гигантский рак с женской головой. На берегу населенного драконами моря тренировался метатель диска; рыболов вытягивал на сушу водяного буйвола. Посреди высоких волн крушение пассажирского парохода, будто нарисованного таможенником Руссо. Многие тонули среди огромных акул, другие сражались за спасательные шлюпки; зрелище, казалось, служило развлечением для призрака, который танцевал на спине черепахи; он был в шапке с коралловой пуговицей. Две мышиные армии сошлись в битве; санитары — тоже мыши — уносили с поля боя раненых на носилках.
В пространственном отношении здесь задуман Страшный суд, где только карают; стало быть, дело ограничилось первой частью «Божественной комедии». Можно было увидеть также сходных чертей за работой, как они действуют в дантовских malebolge[180]. Страшный судия с длинной белой бородой, по-царски одетый, велел выводить перед ним грешников; те ожидали приговора, стоя на четвереньках. Позади судии зеркало, перед ним алтарь. Книга ему не требовалась; очевидно, преступления были ему известны, или он читал их по лицам приведенных к нему, которые, после вынесения им приговора, препровождались к местам мучения. Там их распиливали, разрезали, растапливали, протягивали по кустам терновника, варили в котлах, приковывали к печи, которая была похожа на ствол с раскаленными цветами. При этом использовались и машины. Один бледно-зеленый демон управлял газонокосилкой, другой с головой летучей мыши разбрасывал перед ним закованные жертвы. Я описал лишь небольшую часть нашего хождения по верхним и нижним мирам; оно закончилось в высшей точке парка: у прилунения. Астронавт предлагал упаковку «Тигрового бальзама».
Снаружи нам снова пришлось привыкать к действительности. Нарушение симметрии и равновесия относится к радостям примитивных увеселителей.
Коллажи: неуместное, неподходящее, чуждое размещается вместе и друг на друге. Образцы есть уже в царстве природы, например, в оперении попугая; птица считается символом безвкусицы.
Коллажи могут напугать, развеселить, не понравиться. В результате они должны были бы открываться — в смысле пасьянса или разрезной картинки-головоломки. Найдет ли таким образом нерифмованное свою рифму, зависит от двух факторов: от внутреннего родства деталей и от художественного потенциала представляемого. Если лампа или кувшин оканчиваются фаллосом, то внутреннее родство становится очевидным; оно создает веселящую картину. Здесь тоже речь идет о превращении незримой гармонии в зримую. Это не должно пониматься эйфорически — сцены ада подходят особенно хорошо.
Как любой умеет играть в шахматы, так же любой может осмелиться на коллаж — здесь, как и там, из миллионов почти ни один не достигает звания мастера. Брейгель изображает преисподнюю аллегорически, то есть притчей; это может удовлетворить дух. Напротив, Босх распознавал внутреннее родство вещей на уровне атомов. Перед нами старое различие между «это означает» и «это есть».
Уравнивание исторического мира наукой и порожденной ею механикой оставляет после себя хотя и демифологизированный, но призрачный ландшафт, в котором невозможно ничего и возможно все. Экспрессионизм тесно связан с мировыми войнами; он типичен для эпохи. Пацифист потом тоже рисует взрывными мазками. Сюрреализм порождает картины, как в Тигровом парке. Я бы не удивился, встретив здесь фигуры Макса Эрнста, который, впрочем, работал в Сингапуре.
* * *Упрямство, с которым мы стремились в музей жадеита, было вознаграждено. Коллекция размещалась на большой вилле; китайский хранитель провел нас по залам, к сожалению, я не очень много понял из его объяснений.
Исключительная ценность, которую китаец придает жадеиту, должно быть, имеет непосредственные причины, объясняющиеся не только тем, что он красив и легко обрабатывается. Оценка подобна той, которая среди металлов выпала на долю золота, а среди минералов на долю горного хрусталя, и которую Альберт Великий[181] называет их тайной. Говорят, что это еще и сегодня можно почувствовать при виде этих поверхностей — некоторые напоминают луну, другие мхи, рассыпанный пепел, замутненные водорослями пойменные озера. Никакого сомнения, камень смотрит на нас и излучает глубину, от которой начинаешь грезить.
