Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
Под вечер мы скользили вдоль поросших девственным лесом склонов Коррехидора.
МАНИЛА, 19 АВГУСТА 1965 ГОДА
Снова в Маниле. Водитель нашего гостеприимного хозяина отвез меня утром наверх к солдатскому кладбищу. Я пропустил обед; Штирляйн, которую я попросил купить для меня в городе кое-какие игрушки, в том числе раковины и понравившуюся мне биссу[175], забрала меня на обратном пути.
Не каждый согласится с замечанием, что в гостях у мертвых чувствуешь себя как-то умиротворенно, защищенно. Противоположное чувство вызывает абсолютная пустота американских кладбищ, на которых за цветами присматривают фирмы похоронных услуг. Вообще по состоянию культа мертвых можно увидеть, в порядке ли сами живые.
Здесь поле мертвых тоже было пустым. Видимо, сказывалась удаленность от родины. Среди надгробных камней я заметил только садовников с инструментом. С одним из них я выкурил сигарету на скамейке в тени могучего фикуса. Девять песо за рабочий день; каждое второе воскресенье оплачивается. Девять детей, из них двое старших учатся в вузе; такие факты меня больше не удивляют. Я стоял перед Манильским университетом; студенты и студентки роились вокруг него в необозримом количестве. Ризаль — это тип: любознательный, хороший ученик с благородной основой, астенический, истощенный. Западноевропейская наука еще воспринимается так же серьезно, как в минувшем столетии у нас в Гейдельберге и Гёттингене.
Взрывное одухотворение «планеты» еще сильнее, чем изменение технических и экономических структур, свидетельствует о том, что мы вошли в новый дом. Там горит огонь; видимые языки пламени — это его отражение во времени. Начинает пылать даже то, что до сих пор казалось нам негорючим.
Этими потоками учащихся, кажется, правит инстинкт, который противоречит логическим размышлениям, ибо обучение здесь уже едва ли позволит найти работу. Для противовеса нужно было бы создавать новые монастыри и ордена, что опять же противоречит духу времени.
Мне хотелось бы представить эти и другие противоречия эпохи в виде волны, которая, все нарастая, накатывает на цепь рифов. Она разобьется, однако движение ее все же достигает лагуны, лежащей за рифами. Там время изменяется. При этом мне вспоминается один разговор, который я однажды по иному поводу вел с Эрнстом Никишем. Речь зашла о материализме; он сказал: «Вы не знаете, какая бабочка разовьется из гусеницы».
* * *Часы, проведенные здесь наверху, я могу отнести к тем, когда в бокал не упала ни одна капля горечи. Они, вероятно, чаще всего выпадают светлым натурам. Баловням судьбы, пожалуй, постоянно свойственно это жизнеощущение.
Настроение создает солнце, близость деревьев и цветов; видимо, как-то передается их внутренний уют. Земля облачается для нового праздника. Обязательно должно быть ощущение гостя на празднике. Картины следуют одна за другой, как будто они были специально скомпонованы; они подтверждают ожидание, но не вызывают удивления. Теперь слово могло бы обрести полный вес; еще лучше, чтобы оно не прозвучало, не было высказано.
Более стройных аронниковых я не видел ни в одной точке Земли, ни в одной теплице; впечатление усиливалось за счет того, что они стояли свободно. Зелень огромных листьев была еще желтоватой, как будто они за ночь привяли; по краям сверкала кайма капель, листовые влагалища были наполнены соком.
* * *Пароход стоит далеко на рейде; нагруженные покупками, мы возвращались обратно на одном из прогулочных катеров. Переход с края борта на трап, особенно при волнении моря, превращается в гимнастическое упражнение, которое не всегда удается. Так и на сей раз — Оле, наш гамбургский стюард из бара, оступился и вместе с пакетами упал в воду, однако был тотчас же снова выловлен полуголыми филиппинцами, которые сопровождали нас в качестве боцманов.
Не всегда такого рода купание заканчивается настолько благополучно; кроме утопления существует опасность быть затертым между тяжелыми корпусами судов. Как я слышал, во время предыдущего рейса нашего корабля при переходе исчезли врач и молодой матрос, их так и не нашли. Накануне ночью матросу приснилось, что он якобы утонул; он проснулся в унынии.
* * *Манила славится не только своей коноплей и сигарами, но и закатами солнца. Я вполне в этом убедился за тот час, в течение которого разыгрывался великолепный космический театр — многоцветный спектакль, разросшийся до драмы и закончившийся трагедией. Море становится кровавым: Адонис прощается с миром.
В этом смысле тропики тоже выводят далеко за привычные рамки. В насыщенном воздухе краски расплываются на влажном фоне. Благодаря различной высоте облаков они превращаются в кулисы и озаренные лучами занавеси. Это создает глубину перед простором морского горизонта. Поднимающиеся из воды испарения, словно выпуклости сепии, висели перед отмелями из розового кварца и малахита. Золото повсюду, от тончайшего напыления до массивной концентрации, золото в лучах, как оправа облачных граней, как последнее просветление перед гибелью в огне. Великая тема: блеск и угасание материи.
«Перед ночью смерти он видел такой же закат?» Я задал вопрос Штирляйн, которая стояла рядом со мной, опершись на поручни; я имел в виду одного из наших великих мимов, который отправился умирать в этот город[176].
БУГО, 20 АВГУСТА 1965 ГОДА
Пройдя за день и ночь вдоль изрезанных, поросших девственным лесом берегов Лусона, мы утром достигли Буго, небольшой гавани, скорее пристани, на Минданао, втором по величине острове архипелага. Фабрика со складами и деревянным пешеходным мостком, ряд бамбуковых хижин на песчаном пляже, за ними круто поднимающийся горный край с пышной растительностью. Сто лет назад испанцы содержали на Минданао несколько опорных пунктов между независимыми султанатами, дикими горными племенами, охотниками за черепами и пиратами — настоящие кладези для Джозефа Конрада; сегодня, в чем я — больше, чем мне это было бы приятно — смог убедиться сам, застроенные площади распространяются по долине и холмам. Девственный лес оттеснен на горы. Коренные жители тоже.
Вскоре корабль был окружен узкими лодками с выносными поплавками. Темно-коричневые филиппинцы подгребали на веслах, другие добирались вплавь, мужчины полуголые, девушки в одеждах, которые носят на суше. Из светло-зеленой воды махала рукой сирена в огненно-красном платье, сквозь которое проступало тело. Ее черные волосы колыхались в приливе. Свободные от вахты члены экипажа поспешили сойти на берег, в то время как ожившие краны, кивая длинными шеями, начали переносить ящики с ананасами, нагроможденные стеной на набережной. Праздничное настроение бездельников, толпившихся на берегу, указывало, что прибытие корабля не было повседневным событием. Филиппинцев как таковых можно распознать по их своеобразному виду даже в сутолоке большого порта, например, в гавани Сингапура: маленькие, стройные и изящные, приятные, интеллигентные существа, их можно считать разновидностью малайцев, которые заселили множество побережий и островов. Китайская и европейская кровь отчетливо проступает в отдельных индивидах, но в целом изменения едва заметны. Китайская доля наследства выражена более ярко, предположительно потому, что в ее основе монгольские гены. Чтобы привой хорошо развивался, подвой должен отличаться жизнеспособностью и продуктивностью. Испанцы оставили после себя больше, чем физические приметы: христианство, литературный язык и европейскую цивилизацию в качестве фундамента, что сыграло на руку американцам. И исходило это не только от фортов, вокруг которых располагались города, но также от монастырей. Тот, кто изучает историю колоний, должен принять это в расчет: столетия не только эксплуатации, но и вложений, которые истощили такие страны, как Испания и Португалия.
