Константин Ваншенкин - Писательский Клуб
Васька Федоров тоже было рванулся к дверям, но Л арка буквально повисла на нем, и он сдался. Сашуня Парфенов в своей манере начал хихикать над ними, что возмутило Федорова. Он, высокий, схватил маленького Паршуню одной рукой за грудки и стал трясти во все стороны. Того еле отбили. Безмятежно покуривал «казбечину» Боря Бедный. Рядом курил, выпуская дым в открытую дверь, Юрка Бондарев.
Я как хозяин испытал потребность выяснить — что же там, снаружи.
Как раз в это время с крыльца скатился мой друг Женя Винокуров и со словами: «Ну кому дать?» — направился к темнеющим на склоне деревьям, но тут же резво развернулся и живо возвратился к крыльцу. Спортивный Рамаз, стоя у косяка, загадочно посмеивался. Его бабушка взволнованно говорила сама себе, что беспокоится за Верочкины цветочки.
Все это было не слишком понятно. Но я, как и положено жениху, был спокоен, трезв и осмотрителен
.
И в девятнадцать лет
В четыре года…
С однополчанином Бориславом Бурковым 1945 — г. Будапешт
Мы — в Московском геологоразведочном
Наша компания. Первый слева — главный заводила Сашка Шабалин
е
Ваня Ганабин
Иван Завалий
М. И. Исаковский
А. Т. Твардовский. Оба сыграли огромную роль в моей судьб
В садике Литинститута. В. Тендряков, И. Гофф, О. Кожухова, В. Солоухи
н
Константин Симонов и Александр Твардовский. Они были такие разные…
Тогда же, в середине 50–х, вернулся из лагеря Ярослав Смеляков
50–е годы. Телевидение (еще на Шаболовке). Е. Долматовский, Юлька Друнина, М. Матусовский и
я
С Бернесом у солдат
С Яном мы почти не расставались
Большой, красивый, добрый Алеша Фатьянов…
Мы с Женей Винокуровым. Долгое время критики упоминали нас только вместе
Михаил Аркадьевич Светлов — к этому имени просто нечего добавить
П. Кобзаревский, Инна, я, Е. Евтушенко в Ленинграде
Я сошел с крыльца и завернул за угол. Кто‑то выкрикнул мне вслед приятную формулу:
— Жених — лицо неприкосновенное!..
За углом, прислонясь спиной к дому, сидел на земле мой сосед по общежитию Сашка Шабалин, бывший летчик, сейчас на протезе. Его костюм и рубашка от галстука до ботинок были покрыты тоненькой, уже подсыхающей, глиняной корочкой. Видимо, он съехал на животе по склону — ведь незадолго перед этим прошел дождь.
Он плакал.
— Что случилось, Саша? — спросил я.
— Ты понимаешь, Костя, — объяснил он охотно, — Барсик такой блядью оказался. Я ему два пальца сунул в конуру, а он меня укусил.
Страшный пес, которого поначалу все сторонились, сам струхнул не на шутку и забился в конуру, так Сашка и туда к нему добрался.
— Да ладно, не плачь, ничего. Подумаешь, какое дело! — приободрил я его. И это Шабалина убедило.
Он начал вставать, и тут я увидел возле него стакан, бутылку и продолговатую селедочницу. Он налил в граненый стакан водки, подцепил на вилку кусок сельди и выпрямился. В одной руке у него оказались стакан и вилка, в другой палка, и он стал карабкаться по склону с криком на устах:
— Братия во Христе, помиримся…
Но, как видно, там мириться не пожелали, и он вскоре полетел вниз, растеряв все, что имел в руках, и мелькая оголившимся протезом.
Тогда решил подняться наверх я, но не в этом месте, а рядом, по более отлогому склону.
В темноте меж стволами дралось одновременно человек десять или пятнадцать. Только треск стоял. Я приближался, наивно помня о собственной неприкосновенности. И тут из гущи выскочил Тендряк и схватил меня за лацканы, выбив сирень из кармана. Я для равновесия взялся за него точно так же и спросил:
— Володя, ты что?..
Он смотрел белыми глазами, явно меня не узнавая.
За ним тогда такое водилось, накатывала дурь. Он просто голову терял. Уже после нашей свадьбы произошли такие случаи. Однажды в нашем ресторане ему не понравилось какое — то
высказывание Урина, и он тут же кинулся на Витьку. Но тот оказался пошустрей, опрометью вылетел из клуба и, преследуемый по пятам, с ходу попросил защиты у милиционера, охранявшего консульство ФРГ. Почти что политического убежища. Этим только и спасся.
Сурков потом сказал на собрании:
— Молодой, талантливый Тендряков побил Урина…
Урин шел без эпитетов.
За это действие Тендряка перевели из членов СП в кандидаты.
И еще было. На банкете по поводу окончания их курсом института он исхитрился схватить тихого Колю Войткевича зубами за кадык. Полчаса Володьку уговаривали разжать челюсти, не перекусывать горло. Наконец ему надоело, и он смилостивился.
Потом это у него вообще прошло.
А сейчас я тоже крепко держал Тендрякова за лацканы и смотрел в его невидящие глаза.
Я стоял ниже и мог легко использовать это преимущество: сделать ложную уступку и тут же бросить его через бедро. Слава Богу, кое — чему научили в десантных войсках. Но я полагал, что это как‑то не слишком идет жениху по отношению к гостям, да еще нетрезвым.
А в это время за спиной Тендряка неожиданно появился невозмутимый Володя Семенов, наш признанный силач, как мячиками игравший по уграм двумя двухпудовыми гирями.
Он сгреб Тендрякова сзади, прижав его руки к туловищу, оторвал от земли и понес. Тот дрыгал ногами и кричал:
— Кто это? Убью!.. — Наконец ему удалось повернуть голову, и он произнес своим нормальным голосом: — А, это ты, Володя?..
Сразу вся дурь прошла.
Я продолжал подниматься. На полянке, покачиваясь, стоял Бакланов и бормотал про себя что‑то воинственное, а вокруг него, сужая круги, делал прыжки Солоухин. Он прыгал боком, сразу обеими ногами, не спуская с Бакланова взгляда и выискивая момент для атаки. Вдруг он мгновенно бросился и нанес удар, вложив в него всю тяжесть тела.
Бакланов пискнул, как зайчик, и рухнул пластом. Солоухин сделал глубокий вдох, затем нагнулся и, тронув лежащего рукой, спросил участливо:
