Клод Дюфрен - Великие любовники
После завершающего всплеска в конце 1608 года страсть короля к Анриетте д’Энтраг начала понемногу затухать. Было ли это связано с тем, что в его жизни в это время было множество молодых женщин, каждая из которых отдавала ему свою порцию удовольствий? А может быть, потому, что он наконец-то разглядел истинную сущность своей любовницы? Но есть еще одна причина перемены отношения к ней короля. Как все мужчины, он вдруг полюбил другую женщину, вернее, девушку, столь юную, что она была еще почти ребенком. Шарлотте де Монморанси было всего пятнадцать лет, но любовь почти шестидесятилетнего мужчины, казалось, не испугала ее. Следует отметить, что эта юная особа была очень развитой для своего возраста и, кроме того, сказочно грациозна, что вдохновило поэта Малерба[67] сказать: «Нельзя было найти ничего более прекрасного и более веселого». Кстати, именно у Малерба Генрих заказал стихи, которые он посвятил той, кто стала последней любовью в его жизни:
Когда красавицу, чье преступленье – моя страсть,
На алтаре для жертв увидел я готовой пасть,
Как агнец для закланья,
Когда увидел, что пиратами похищена она
И переменчивой судьбой была обречена
На муки и страданья,
Несчастная стоном излила мне криком боль свою:
«Алькандр, о мой Алькандр, избавь меня, молю,
От бед, ведь ты так смел!»
Я в ярости хотел уж было за оружие схватиться,
Но остановлен был судьбой, и только слезам дал пролиться.
И это было все, что я сумел.
Стихи эти стали предсказанием, поскольку трагическая кончина короля помешала ему овладеть последней добычей в его долгой любовной охоте.
И опять-таки этот неугомонный Бельгард был первым, кто привлек внимание короля к Шарлотте. В январе 1609 года девушки из благородных семейств репетировали балет нимф Дианы, который они должны были исполнить по случаю наступления поста. Это происходило в большой галерее, соединявшей дворец Тюильри с Лувром. Когда король проходил мимо, Бель-гард шепнул ему на ухо: «Взгляните, сир, мадемуазель де Монморанси просто обворожительна!»
Больше слов было не нужно, чтобы король пришел в восхищение. И было чем восхититься: Шарлотта де Монморанси действительно обладала редкой красотой. Узнав, что девушка была обручена с маршалом де Бассомпьером, Генрих призвал его к себе и в свойственной ему простой манере сказал, что он влюблен в красавицу и не намерен ни с кем ее делить. Как ловкий царедворец, Бассомпьер подчинился, и Генрих придумал такой план действий: он выдаст Шарлотту за своего племянника, принца Конде. Выбор этого молодого человека был сделан из-за его слабого интереса к женщинам. Таким образом, Генрих смог бы любить и быть любимым своей маленькой принцессой. Действительно, несмотря на большую разницу в возрасте и не очень красивый облик короля, Шарлотта полюбила его. И эта юношеская любовь придала королю новых сил: он стал кокетливо одеваться, стал носить ароматные колье, чтобы отбить чесночный запах, который, казалось, уже выделяла его кожа, он покрасил бороду черной краской. Со своей стороны и Шарлотта постоянно искала его общества и на пламенные письма воздыхателя отвечала в том же тоне, называла его «светило, которое я обожаю» и т. п.
Все складывалось как нельзя лучше. Да вот только будущий муж ходил с кислой миной. Молодому Конде, не любившему женщин, очень не нравилась роль официального рогоносца, которую ему навязывали. И тогда вдруг случилось непредвиденное: спустя несколько дней после свадьбы Конде похищает жену и увозит ее на границу с Фландрией, к огромному отчаянию Шарлотты, которую так внезапно разлучили с «дорогим светилом». Какая же муха укусила молодого принца? Неужто первая брачная ночь с Шарлоттой открыла ему удовольствия, какие он до того времени презирал?
Что же касается короля, то в его душе печаль боролась с гневом от сознания, что его обманули. В Брюсселе беглые супруги были под защитой Габсбургов, заклятых врагов Генриха IV. Король надумал вернуть любимую женщину и организовал заговор, как в романах о рыцарях плаща и кинжала. А главным исполнителем замысла должен был стать не кто иной, как маркиз де Кевр, один из родных братьев Габриэль д’Эстрэ. Но заговор провалился. Шарлотта плакала, а Генрих был в отчаянии. И это отчаяние подсказало ему неожиданное решение: чтобы вернуть красавицу, он начнет войну. Только и всего!
Можно было подумать, что вернулись времена Троянской войны, но Генрих не боялся этого сравнения. Напротив, он считал, что Шарлотта была достойна носить корону Спарты, а их любовь сравнима с любовью Елены и Париса. Вскоре Сюлли получил приказ готовиться к грядущей кампании: перед началом боевых действий было запасено вдоволь амуниции, боеприпасов и продовольствия, набраны люди. Пока военная машина набирала обороты, Генрих и Шарлотта продолжали переписку, в которой с каждым днем проявлялось возраставшее нетерпение короля.
В Европе перспектива будущей войны вызвала большое волнение. Это видно из письма своему королю посла Испании: «Я опасаюсь такой любовной страсти и думаю, что этот король так ослеплен ею и так любит принцессу де Конде, что не знаю, что и сказать Вашему Величеству. Не вижу причин считать, что мир обеспечен, если смотреть на вещи с точки зрения государственных интересов. Считаю скорее, что надо готовиться к войне, если взглянуть на это с точки зрения любви…»
Развязать войну из-за любви… Только такой человек, как Генрих, мог решиться на подобную авантюру. Что могло случиться, если бы кинжал Равальяка[68] не остановил ход истории?!
V
Ги де Мопассан,
милый любовник
Странная это личность – Ги де Мопассан… Странный характер, сотканный из парадоксов. Эти парадоксы он растил сам, проявляя при этом эстетический вкус, получая удовольствие примешивать к поэтическим сиренам мотивы разнузданной тривиальности, радуясь умению как шокировать, так и соблазнять. Его суждения о женщине основываются на этих противоречиях: заявляя, что она живет на земле только для того, чтобы доставлять удовольствие мужчине, он прославляет ее чары в стихах, считая прозу недостойной для выполнения такой задачи. Именно любовь или, если точнее, желание указало его предназначение и толкнуло на первые опыты. А в амурных отношениях этот крепкий невысокий нормандец начал очень рано. Его уже беспокоили муки плоти, когда ему только исполнилось тринадцать лет. Во время школьных каникул, когда он прогуливался взад-вперед по песку в Этрета[69], его волновали взгляды купальщиц, он силился представить их формы. Это было делом нелегким, принимая во внимание, какие в те времена были купальники. Но мальчик имел богатое воображение. Вечерами в спальне церковного колледжа, где он жил на пансионе, старался в мечтах снова испытать пережитые ощущения и, естественно, свои тайны доверял перу:
