Василий Козаченко - Молния
Шестую листовку Сенька отдал молча, без объяснений.
Двое немецких солдат из тодтовской команды вели через перрон к водокачке четырех военнопленных с лопатами в руках - то ли грузить, то ли закапывать чго-то...
Когда пленные проходили мимо Сеньки, один из них крикнул по-русски:
- Братцы, табачку нет у кого?!
Они замедлили шаг. А гитлеровцы как-то на это совсем не отреагировали. Должно быть, уже понимали, что значит русское слово "табачок". И Сеньку сразу, как говорится, осенило. Он сунул руку в бездонный карман, вытащил вместе с портсигаром листовку и, развернув страничку, высыпал на нее весь, какой только был, табак.
Потом, секунду поколебавшись, поверх табаку положил еще пару газетных листочков, разрезанных на завертку.
Смял все это в один комок, метнулся к пленным и сунул в первую протянувшуюся ему навстречу руку. Немец что-то вяло буркнул и, верно, больше для порядка отпихнул парня локтем. Но сверточка у пленных не отобрал.
Стоя на шпалах Сенька видел, как высокий чернобородый, с запавшими желтыми щеками на ходу бережно развернул сверток и какое-то время внимательно, дольше, чем это было необходимо, взглядывался в него. Потом быстро смял в кулаке и спрятал в карман.
К концу дня у Сеньки оставалось еще шесть листовок, а никого, кому бы он решился отдать их прямо в руки, казалось, уже не было. Он было хотел нести их назад, домой. Но минут за двадцать до конца работы на перрон въехал знакомый грузовик и остановился против зеленого вагона, стоявшего на путях возле разрушенной станции.
Машину вел Вилли Шнапс, а в кабине рядом с ним сидел жандарм со шрамом на лице.
Как только машина остановилась, жандарм открыл дверцы и, не захлопнув их, побежал через пути. Вилли Шнапс пересел от руля на его место, повернулся спиной к станции и, спустив ноги на ступеньку, вытащил из нагрудного кармана губную гармошку.
Жандарм подбежал к Сеньке, который первым попался ему на глаза.
- Ком! - слегка хлестнув его по плечам тоненькой лозинкой, буркнул он и приказал стать рядом.
Потом стал сгонять этой лозинкой к Сеньке и других:
- Ком, ком, ком!
Когда набралось двенадцать человек, жандарм подал им знак следовать за ним.
- Марш, марш! Шнеллер!
И быстро зашагал к зеленому вагону.
В вагоне стояли длинные зеленые ящики. Грузили их в машину по двое. И все-таки перетаскивать их было так тяжело, что после второго захода у всех чубы взмокли.
Первым сбросил черный, сильно изношенный ватник пожилой, усатый человек, работавший в паре с Сенькой. За ним поскидали верхнюю одежду все остальные. И все это - ватники, шинели, пальто - сложили в ряд на низеньком штакетнике станционного палисадника.
Вот тут-то, верно, на четвертом заходе, когда его напарник заковылял следом за остальными к вагону, а Сенька остался возле машины передохнуть, вытереть рукавом потное лицо, на глаза ему попался оттопыренный карман первого от края ватника, висевшего на заборе.
Сенька насторожился, оглянулся вокруг. Жандарм возился с чем-то в вагоне, люди толпились перед широко раскрытыми дверьми, а Вилли Шнапс, повернувшись спиной к станции, самозабвенно наигрывал на гармошке "Лили Марлен".
Сенька нашарил листовку, быстро сунул ее в карман ватника, а сам опрометью кинулся через пути к вагону.
На всякий случай он стал в пару с другим, тонкошеим пареньком в обшитых кожею валенках.
Пока грузили машину, Сенька успел разложить по карманам все шесть листовок, а чуть только закончили погрузку, первым схватил свое пальто и, одеваясь уже на ходу, юркнул вниз, под вагоны.
- Ясно! - коротко заключил Максим, когда утих горячий Сенькин шепот. Это все, конечно, очень смело и очень романтично, но при чем тут Савка Горобец?
- Ну как это при чем? Да тот пожилой, усатый, в ватнике и был Савка Горобец. Это я теперь припомнил.
В общем, кто-то его там так называл.
- Ну и что, какой из себя этот таинственный Савка?
- Обыкновенный дядька. Из Петриковки, кажись.
Только, видно, такой, из пьянчужек, - нос у него как слива.
- Нос, говоришь? - смеясь, переспросил Максим. - Это уже кое-что! А как же листовка попала к жандармам? Сам отдал или...
- Да вот толковал мне Шнапс, а что - я так и не разобрал. Вроде был он при этом и видел, как Савку арестовали. А почему да где...
- А если случится что... как думаешь, узнает тебя твой Савка или нет?
- А черт его знает... - Сенька заколебался. - Вроде бы не должен. Ну, а если бы даже узнал? Я ведь там не один был!
25
Форст вызвал Савку на допрос не через два, а через пять часов, уже в полночь.
За это время Савка Горобец успел десятки раз обдумать и случай с листовкой и всю свою жизнь. И так перетрусил, так перетлел своей заячьей, отравленной алкоголем душонкой, что, когда его снова привели в комнату с затененной абажуром лампой, мог только дрожать.
За столом, будто прошло всего несколько минут, попрежнему сидел Форст. Он был такой же, как и при первой встрече, свежий, подтянутый, оживленный и так же поблескивал золотозубой улыбкой.
- Извините, пожалуйста, что задержал. Все, знаете, дела, - заговорил Форст. - И прошу прощения еще раз, но, поскольку час уже поздний, давайте, милейший, перейдемте сразу к главному.
Отодвинув слегка лампу, Форст налег грудью на стол и какое-то время молча всматривался в Савкино лицо.
Он так и забыл сомкнуть губы, и блеск золотых зубоз бил прямо в глаза, гипнотизировал Савку.
"Ну, Савка, что ж ты знаешь? - думал Форст, изучая арестованного. Если знаешь что-нибудь, долго у нас не продержишься, не из таких".
- Подумать вы успели. Времени было достаточно, а молчание ничего хорошего вам не даст. Тут ведь все наоборот, сказанное слово - золото, а не сказанное - дерьмо!.. Начинай про "Молнию"...
Но перепуганный Савка вряд ли понимал и слышал что-нибудь. Он сидел неподвижно и только бессмысленно смотрел на золотые зубы гестаповца.
- Ну, хватит! - вдруг заорал Форст и стукнул кулаком об стол. - Говори! Долго я с тобой тут цацкаться буду?
Савка от неожиданности даже подскочил на стуле и, придя в себя, умоляюще скривился:
- Не виноват же я, ей-богу, не виноват!
- Я тебя не спрашиваю, виноват ты или нет. Я тебя про "Молнию" спрашиваю!
Савка глядел на Форста так, словно спрашивал: кто из них двоих сумасшедший? При чем туг молния?!
- Н-не знаю. Е-е-й-богу, н-н-е видел... - затрясся он.
Он не заметил подписи на листовке, а может быть, просто забыл о ней.
- Кто тебе дал листовку?
- Вот... говорила-балакала... - Савка начал что-то соображать. - Только кто ж мне ее давал?
- Где ты взял листовку? - не понял его ответа Форст. - Кто и где ее напечатал?
- Не знаю, н-н-ничего не знаю...
